Губернатор - Александр Проханов

Паола чувствовала, что ее оперируют в зеркальной операционной. Над ней летает сверкающий скальпель. У нее вынимают мозг, помещая вместо него слепящий расплавленный сгусток. Вырезают сердце, закатывая в грудь раскаленный ком серебра. Вскрывают чрево, и пучки лучей вторгаются в сокровенное лоно, и она испытывает боль и сладость, как при зачатии. И близкое, отвратительное и прекрасное, склоняется к ней лицо Головинского, окруженное радужным нимбом.

– Вы услышали меня, господа? – спросил Головинский. – Вы идете со мной?

– Да, – чуть слышно прошептала Паола.

– Конечно, идем, – отвечало застолье. – Мы остановим Плотникова, черт возьми!

– Спасибо, друзья, – сказал Головинский. – А теперь отобедаем.

Он хлопнул в ладоши, и слуги в шитых иранских шапочках и долгополых кафтанах внесли на фаянсовых блюдах жареного ягненка, копченого осетра, запеченного фазана.

После обеда гости распрощались с хозяином. Луньков придержал Паолу за локоть:

– Прекрасная Паола, Лев Яковлевич просил вас зайти в библиотеку. Я вас провожу.

Глава 8

Библиотека была уставлена стеклянными шкафами, в которых стояли книги. Древние, в кожаных переплетах, коричневые и шершавые, как ковриги. Многотомники с золотым тиснением – так в минувшем веке издавали классиков. В ярких суперобложках произведения нынешних модных писателей. Пол был застелен ворсистым ковром с черно-красным персидским узором. В глубокие мягкие кресла можно было погрузиться, читая книгу, и задремать, если тебя убаюкает долгое повествование. На маленьких резных столиках стояли сладости, изюм, фисташки, каленые орешки.

Головинский поднялся из кресла, обаятельный, любезный, делая галантный поклон. Указал Паоле место на диване с шелковыми подушками.

– Мне неловко злоупотреблять вашим вниманием. Не сомневаюсь, вы бы нашли более достойный способ употребить свое время. Признателен за ваше долготерпение. – В его голосе была благодарность, робость, чувство вины, и это так не вязалось с его недавней жесткостью, с грубостью, которую он позволял себе в обращении с несогласными.

– Что вы, Лев Яковлевич, напротив, мне так интересно. Знакомство с вами – большая честь. – Паола, сев на диван, гладила подушку, чувствуя пальцами серебряное шитье. – Не понимаю, чем заслужила ваше внимание?

– Я регулярно заглядываю на ваш портал «Логотип». Восхищаюсь вашими остроумными и блистательными эссе, вашими светскими хрониками. Чего стоит повествование о пикнике, который устроили депутаты на берегу реки. Главу заксобрания раскачали и бросили в воду, а он выплыл, держа в зубах палку, как спаниель. Или рассказ о вечере во Дворце культуры, посвященном Пушкину. Пять надувных Александров Сергеевичей и столько же Наталий Гончаровых были явлены публике. А напившийся министр культуры подходил, прокалывал их булавкой, и они громко лопались. Я смеялся до слез!

Головинский, откинув голову, засмеялся, так простодушно и заразительно, что сразу помолодел и стал похож на юношу. Паола засмеялась в ответ, и ей стало легко и свободно.

– А что стоит ваш рассказ о кладбище, где бродили призраки и скрежетали зубами. Вы были бесподобны, когда шествовали как привидение со свечой в руке. Дорого бы я заплатил, чтобы посмотреть на это зрелище!

– Мы просто хотели выразить свое неприятие казенным шествиям, которые устраивает губернатор в дни государственных праздников. Эти шарики, флажки, гармошки. Такая тоска!

– Действительно, тоска. В нашей русской провинции все является дурной копией столичных затей. И праздники, и выборы, и оппозиция, и интеллигенция. Вы видели сегодня властителей дум? Все копии столичных деятелей, все имитация. Но вы – подлинник! Ваша красота неподдельна!

– Спасибо. – Паоле было лестно, что столь влиятельная и именитая персона, миллиардер, окруженный мифами, общается с ней, робеет, любуется ее ступнями, погруженными в мягкий ковер, ее тонкими руками, оглаживающими серебряную подушку.

– Что бы вы сказали, Паола, если бы я резко расширил ваш портал? Превратил бы его в интернет-телевидение. Вы получите настоящую студию, современное оборудование, персонал. Станете заниматься первоклассной журналистикой, перешагнув провинциальный уровень. У вас будет столичный размах. – Глаза Головинского мечтательно сияли, и он приглашал Паолу в свои мечтания. – Вы достойны самой высокой роли!

– Но чем я заслужила? – испугалась она, на секунду поверив в возможность чуда. – У меня нет опыта. Я веду скромные светские хроники, которые, как вы сказали, являются карикатурами на столичные. Ни мировых выставок. Ни международных фестивалей. Ни чествования прославленных звезд.

– Все это будет, я вам обещаю. Я вложу деньги, использую мои связи, и сюда приедут звезды Голливуда. Но начнем с небольшого.

– С чего? – волнуясь, спросила Паола, подозревая, что всесильный шутник разыгрывает ее, как разыгрывал других. – Что я должна сделать?

Головинский потянулся к резному столику, взял лежащий на нем планшет, повертел в руках и протянул Паоле.

На экране, по пояс в воде, стояли мужчина и женщина. Было видно, как на голой женской груди блестит вода. Мужчина обнимал ее сзади, она улыбалась, и вокруг них расходились круги. У мужчины было восхищенное лицо, а женщина, не стыдясь наготы, блаженно раскрыла руки.

– Кто это? – спросила Паола.

– Не правда ли, красивая пара? Будто созданы друг для друга. Ну, просто Адам и Ева перед грехопадением.

– Кто они?

– Губернатор Иван Митрофанович Плотников и его возлюбленная Валерия Петровна Зазнобина. Ведь это надо же, какое лицемерие демонстрирует наш губернатор! Проповедует нравственность, справедливость, консервативные ценности, а сам развлекается с любовницей, в то время как жена его, больная неизлечимой болезнью, умирает у него на глазах. Он выстроил себе роскошную дачу подальше от глаз и возит туда свою красотку. Они, наши государственные мужи, бранят Запад, чуть ли не объявляют ему войну, а сами учат своих детей в западных университетах, лечатся в западных клиниках, то и дело суются то в Ниццу, то в Монако. Сын Плотникова, Кирилл, обучается в Оксфорде, и отец купил ему в Лондоне дорогую квартиру. Великолепно, не правда ли?

– Зачем вы мне это сказали?

– Я хочу, чтобы вы в своей легкой ироничной манере написали об этом и разместили в «Логотипе». Эту публикацию подхватят ваши коллеги, с которыми я встречался утром, и начнется буря в Интернете. Не только в губернском, но и российском. Уж об этом я позабочусь!

– И чего вы этим достигнете?

– Поднимается ветер, и летит песчинка. Крохотная, незаметная, и бьет в гору. И гора начинает рушиться. У нее отваливается вершина, раскалывается основание. На месте горы возникает пропасть. В эту пропасть падают соседние горы, валятся хребты, начинают трещать континенты, бушует всемирный потоп. И все от одной-единственной песчинки, ударившей в гору, в ее сокровенное место!

Головинский огненно блестел глазами, взмахивал руками, и Паоле казалось, что это машут огромные крылья, на которых он взмоет и полетит над гибнущим миром, оглашая клекотом падающие камни и горы.

– Вы хотите, чтобы я превратилась в песчинку и ударила в губернатора?

– Только один, едва ощутимый удар! В это тихое озеро, в эти круги на воде, в эту женскую грудь, на которой блестят капли солнца. И последует лавина крушения! Будет остановлен чудовищный план. Будут спасены миллионы. Людей не станут вырывать из семей и кидать в лагеря и тюрьмы. Европа и Азия не покроются полями сражений. Города не превратятся в ядовитые котлованы. Наш многострадальный народ не будет превращен в безликую трудовую армию. В ватниках, с железными кирками, под крики конвойных и лай овчарок мы не пойдем на лесоповал. Под пулеметным огнем заградотрядов нас не бросят завоевывать Киев, Ригу и Вильнюс. И все это сделаете вы, прелестная хрупкая женщина, спасительница рода людского!

Головинский вдохновлял ее, обожал, возносил на своих темных шелестящих крыльях, и Паоле было страшно от этих могучих взмахов, от волшебного неземного полета.

– Вы согласны? – вопрошал он ее. – Вы согласны?

– Нет, – слабо прошептала она. – Я не песчинка.

– Вы не услышали меня? Я предлагаю вам великую миссию! Наделяю великой судьбой!

– Нет, – повторила она. – Я не песчинка.

Головинский перестал махать руками, замер, и казалось, он совершает планирование на остановившихся крыльях в потоках жуткого ветра. Глаза его наполнились белой мутью, словно заволоклись бельмами. Он вздрагивал, сотрясался, его била судорога. Глаза раскрылись в черном безумии. Он схватил Паолу за плечи, больно встряхивал.

– Никогда не говори мне «нет»! Слышишь, никогда не говори мне «нет»! – хрипел он, раздирая на ней одежду.

– Что вы делаете? Мне больно!

– Никогда не говори «нет»! – Он срывал с нее платье, валил на ковер.

Она кричала, отбивалась, колотила его в лицо.