Страна «гирин герен» - Юрий Долетов

С захватом в начале этого столетия Нигерии англичанами Сокото утратил свое величие. Единственной достопримечательностью в нем был кубба Османа дан Фодио, да славился он еще изделиями местных кожевников и гончаров. Ныне Сокото — столица штата с таким же названием. Его население перевалило за сто тысяч человек. Здесь есть цементный завод, кожевенная и ткацкая фабрики, построены школы, больницы, кинотеатры, открыты магазины. Вечером на улицах и площадях вспыхивают гирлянды электрических огней, вызывая до сих пор восхищение стариков, помнящих времена, когда Сокото жил при коптилках и свечах.

Солнце повернуло на закат, повеяло прохладой.

— Теперь можно и к маджеми! — сказал Ангулу Фари.

Город нехотя приходил в себя после полуденного оцепенения. Раскаленные улицы были еще сонны, лишь изредка на них появлялись прохожие да проскакивали автомашины. Мы остановились под тенистым деревом.

— Вот мы и приехали! — Ангулу Фари распахнул дверцу. Если бы не стоявший в воздухе резкий, тошнотворный запах гниющих кож, квартал маджеми ничем не отличался от других кварталов Сокото. Справа тянулась глухая глинобитная ограда высотой примерно в два человеческих роста, и на первый взгляд могло показаться, что это стена одного большого жилища. Однако занквайе — тонкие, похожие на прямые слоновые бивни выступы на плоских крышах, разделяющие соро (дома), как межевые столбы, — и двери говорили о том, что перед нами отдельные строения, сомкнувшиеся друг с другом своими наружными без окон стенами.

Пригнув голову, вслед за Фари я шагнул в проход в стене, из-за которой доносился ритмичный звук, словно кто-то тер белье на стиральной доске. Мы оказались в зауре — небольшой комнате вроде прихожей. Как объяснил мой спутник, отсюда можно войти в соро только с разрешения хозяев.

Ангулу Фари громко кашлянул. Стало тихо, и к нам вышел невысокий хаусанец в фартуке, надетом прямо на обнаженное по пояс тело. Тыльной стороной правой ладони он смахнул пот, обильно выступивший на открытом, настороженном лице, вытер о фартук руки. После приветствий хозяин дома Умару Суле, немного поколебавшись, пригласил нас пройти в дом.

Слева от зауре во дворе Умару Суле устроил мастерскую по выделке кож. Вдоль стены на веревке, как белье, сохли на солнце шкуры. Неподалеку стояли две железные бочки с водой. Тут же была прилажена широкая наклонная доска — главный «станок» в дубильне маджеми. Один конец ее лежал на чурбаке высотой со стол, другой у самой земли упирался в колышек. На доске распласталась козья шкура, а к чурбаку был прислонен железный скребок с двумя деревянными рукоятками. Рядом в двух круглых ямах мокли, вспучившись, шкуры. В четырех бачках, каждый ведер на пять, хранились какие-то специи.

От зауре утоптанная дорожка вела через двор к самому дому — трем подслеповатым глиняным коробкам: в центре — жилище хозяина (по хаусанским обычаям, он располагается отдельно от семьи), справа — жены и детей, слева — хранилище для кож. Умару Суле кивнул на стоявшие у стены чурбаки (мол, располагайтесь) и стал подробно рассказывать о секретах своей профессии.

Маджеми он потомственный. Дубильщиками были его отец, дед… Правда, дед жил в городе Кано, потом перебрался в Сокото, куда боророджи свозят шкуры для продажи. В Нигерии сейчас есть кожевенные фабрики. Но по-прежнему большим спросом пользуются и изделия ремесленников. Как и в прошлом, выделка кож остается предельно простой. Однако эта простота, предупредил Умару Суле, обманчива: стоит передержать шкуры на солнце или в яме с водой, снять скребком лишний слой кожи (попробуй его замерь!) — и все пойдет насмарку. Кожа потеряет свой естественный рисунок, станет ломкой.

У маджеми отработан, если можно так сказать о его примитивной мастерской, законченный цикл. Сначала развешанные на веревке сырые шкуры прожариваются на солнце. Затем, как это ни странно, их закладывают на ночь в бочку с водой. Утром мокрые заготовки натирают с обеих сторон порошкообразной смесью из древесной золы и катси — индигоносного тропического растения и выдерживают в течение двух дней. Потом Умару Суле снимает скребком на доске ставший податливый шерстяной покров (чем он и занимался, когда мы подъехали к его дому) и тщательно промывает шкуры. На этом первичная обработка заканчивается.

Шкуры затем закладывают на сутки для дубления в яму, наполненную водным раствором стручков местной акации. Только после этого следует чистовая обработка скребком, и снова шкуры погружают в ту же яму еще на сутки. Потом следуют еще довольно деликатные операции: полоскание, сушка на солнце, натирка арахисовым маслом, многократное прополаскивание в бочке с водой. Это заключительное дубление обычно затягивается дней на десять. Остается дело за малым — придать коже нужную окраску.

По традиции африканские покупатели предпочитают красные, желтые, зеленые цвета. Такую краску Умару Суле с усердием средневекового алхимика готовит сам. В деревянную ступу он кладет кожицу от початков маиса, добавляет туда стебли растения, называемого баба (индиго), золу, толчет все тяжелым пестом до превращения в мельчайший порошок, который засыпает в яму с водой. Туда закладывает затем кожи, через два-три дня они обретают красный цвет. Убедившись, что они впитали краску, Умару Суле промывает их, поочередно натягивает на доске и постукивает деревянной колотушкой, делая тем самым кожи мягкими, эластичными. После этого сушит их в тени.

Желтую краску маджеми получает из корней кустарника куруди и хлопкового семени. Зеленую — фабричного производства — обычно покупает в магазине, однако добавляет в нее растертые хлопковые семена.

Рассказав о процессе дубления и окраски, Умару Суле подвел нас к хранилищу, предложил заглянуть внутрь: в полутемной кладовке «дозревали» на веревках, натянутых от стены к стене, выделанные кожи.

— Отвисятся, сколько надо, и на рынок? — спросил я.

— Э-э, нет! Это еще не товар. За них много не возьмешь. — Умару Суле вошел в хранилище и вынес оттуда охапку кожевенных изделий, которые бережно разложил на земле. Чего тут только не было! Красные, зеленые, желтые сумки, расшитые причудливыми орнаментами, подушки, пояса, обложки для книг, кошельки.

Умару Суле не изучал политэкономию, в чем я нисколько не сомневался, но до ее азов — готовый товар имеет большую цену, нежели сырье, — дошел собственным разумением. Научившись еще и ремеслу бадуку — кожевника (здесь он пошел дальше отца и деда, которые были только маджеми), имея лишь острый нож, набор ниток разных цветов, он ладит все те изделия, что показал. Причем, накопив партию товара, сам везет его на рынок…