Страна «гирин герен» - Юрий Долетов

Передние дверцы лимузина распахнулись. Из одной пулей выскочил щофер, из другой — в синем европейском костюме служитель с какой-то матерчатой трубкой под мышкой. Оба стали по бокам задней левой дверцы. Шофер открыл ее плавным движением. Из «кадиллака» высунулся мужчина с гофрированным подбородком. Служитель, подав руку, помог ему выйти из автомашины. Мужчина был средних лет, невысок, толстоват. С плеч свободно ниспадала белая агбада, расшитая узорами, на голове пышный роуни — тюрбан. Солнце еще не достигло зенита, было не жарко, в общем-то терпимо. Служитель поднял вертикально матерчатый рулон, щелкнул запор, и над головой толстяка раскрылся зонт чуть ли не с парашют.

Женщины, искоса наблюдая за этой церемонией, с возгласами «заки!» «заки» («господин!») бухнулись на колени, склонили до земли головы.

— Эмир пожаловал! — Ангулу Фари отвернулся, носком ботинка стал всковыривать придорожную траву.

Сарки, не отходя от «кадиллака», осмотрел поле, не удостоив взгляда сборщиц хлопка. Дал какие-то указания служителю. Затем эмира с почестями усадили в лимузин…

В Северной Нигерии, объяснил по дороге Ангулу Фари, проживает около пятидесяти эмиров. Тридцать из них, наиболее могущественные и влиятельные, — особы «первого класса». На самом верху этой пирамиды стоит эмир Сокото Абубакар III, генеалогическое древо которого ведется от Османа дан Фодио. В представлении простых нигерийцев эти люди — потомки аллаха, олицетворение его божественной силы, и к ним нужно, как повелевает Коран, относиться с уважением, оказывать подобающие их высокому сану почести. Нынешние эмиры, как и их предки, живут безбедно: имеют дворцы, гаремы, сохранили за собой значительную часть земель, занимают большие должности в правительственных учреждениях, назначаются послами. Рядом с сарки жиреют визири, военачальники, секретари, евнухи, «хранители уздечки коня эмира», «главные коневоды», «смотрители крыши старшей жены эмира» и другие придворные трутни. Единственная обязанность обладателей этих должностей — регулярно получать жалованье. Чем не синекура?

О богатствах сарки ходят легенды. И все же они меркнут в сравнении с тугой мошной аттаджирай — местных воротил, представителей народившейся буржуазии.

Несколько веков назад в Кано, куда лежал наш путь, время от времени на площадь перед дворцом эмира выезжал на белом верблюде фанфарист и начинал трубить в какаки — длинную серебряную трубу. Он извещал жителей города о приходе очередного торгового каравана. Сейчас караваны в Кано не ходят, но обычай сохранился. Теперь фанфарист играет в местном международном аэропорту во время прибытия в Нигерию важных иностранных гостей.

Встречал он как-то, к удивлению многих людей, и грузовой лайнер. Когда самолет приземлился и подрулил к зданию аэровокзала, из небольшого салона для пассажиров спустился по трапу лишь один человек — местный бизнесмен. Затем из грузового отсека выкатили блестящий «роллс-ройс». Таможенники заломили за автомобиль неслыханную пошлину — семьдесят пять тысяч долларов! Бизнесмен, глазом не моргнув, уплатил эту сумму наличными.

Большой город, еще и не на виду, дает знать о себе заранее. На дороге стало больше автомашин — легковых и грузовых, велосипедистов, всадников на рвущих поводья горячих скакунах. По обочинам навстречу нам и попутно шли люди, тащились повозки с мешками, связками сахарного тростника, лениво переступали тонкими ножками ослики, едва приметные из-под навьюченных на них тюков с хлопком.

Этот движущийся поток вынес нас в город.

У первого газетного киоска Ангулу Фари попросил остановиться. Вернулся с буклетом «Путеводитель по Кано».

— Теперь эта книжица будет твоим гидом! — сказал мой попутчик, прощаясь.

Мое знакомство с Кано началось у Кофар мата (ворота женщин) — высокого прямоугольного проема в толстой стене. Когда-то эта стена была гладкой, неприступной, но потом во многих местах обвалилась, обнажив под обмазкой чури — кладку бурых кирпичей. Мне нужен был старый Рынок, и прежде чем отправиться на его поиски, я решил осмотреться. Карабкаясь с уступа на уступ, я поднялся на полуразрушенную стену неподалеку от ворот. Отсюда, как с крыши пятиэтажного дома, передо мной предстал Кано ба дама (Несравненный Кано).

Окраины города едва угадывались. Все же можно было определить, что очертаниями он схож с огромной бабочкой, распластавшей на земле вправо и влево от меня, если стать лицом на север, крылья неимоверной окраски. Справа зеленел пустырь, который параллельно стене пересекала железнодорожная ветка. Неподалеку от нее серебрилась в траве речушка Гогау. А дальше на пустырь надвигался новый Кано: большие дома, школы, колледжи, отели, здания с рекламными щитами на крышах — конторы компаний, банков. Уставилась в небо ажурная вышка радиотелецентра. У окраин дымили трубы заводов и фабрик. Новый Кано слегка чадил, скрежетал тормозами, ревел моторами…

Слева взору открылся совершенно иной Кано — тихий, словно заснувший. Такие же, как в Сокото, приземистые дома из красно-коричневой глины слепились в разделенные кривыми улочками хаотично расположенные кварталы. Вблизи строения четко выделялись, а уже к окраинам сливались в бесформенное нагромождение коробок. Крыши некоторых домов сияли свежей побелкой и походили на простыни, разостланные для сушки. Километрах в двух на северо-запад над домами выступал круглый, с плоской вершиной холм Далла. Южнее его, на краю большой площади сияла во всем своем великолепии сложенная из белого камня мечеть со сферическим куполом, закинув в облака два минарета.

Легенда о «семи хауса» — легендой, а у города есть своя история. Если верить одному из сказаний, почерпнутому из путеводителя, своим рождением он обязан кузнецу Кано, который нашел на склонах холма Далла железную руду и поставил рядом с ним свою мастерскую. Точный отсчет своего возраста город ведет с 999 года, когда его царем стал Багауда. Желая себя увековечить, он собрал при дворе людей, копивших сведения о его правлении. Эти и другие устные рассказы, тщательно сохранявшие всю официальную информацию и передаваемые от поколения к поколению, с распространением здесь в XVII веке арабской письменности вошли в дошедшие до нас хроники хауса.

Город рос не по дням, а по часам. К середине XII века он уже был настолько известен, что арабский географ и путешественник Идриси, живший в то время, отметил его на своей знаменитой карте, сделанной в виде серебряного плоскошария, где был изображен «весь мир» — от Индии до Исландии, от Нубии до Финляндии. В XV веке при царе Мухаммаду Рамфе для защиты от врагов Кано опоясала двадцатикилометровая стена с тринадцатью воротами, зорко охранявшимися днем и ночью. Иноземец мог войти в город, лишь уплатив главному стражнику сто ракушек каури, заменявших тогда деньги.