Современная комедия - Джон Голсуорси

Так вот оно что! Несмотря на краткость и отрывочность ее рассказа, он чувствовал, как много здесь кроется трагических переживаний. Бедные ребятки!

– Я всегда об этом жалела, – неожиданно сказала Джун. – Ирэн должна была бы пойти на это. Только… только они не были бы счастливы. Флер большая эгоистка. Вероятно, Ирэн поняла это.

Майкл попробовал возмутиться.

– Да, – сказала Джун, – вы хороший человек, я знаю, вы слишком хороши для нее.

– Неправда, – резко сказал Майкл.

– Нет, правда. Она неплохая, но очень эгоистичная.

– Не забывайте, пожалуйста…

– Сядьте! Не обижайтесь на мои слова. Я просто, знаете ли, говорю правду. Конечно, все это было очень тяжело. Сомс и мой отец были двоюродные братья. А дети были отчаянно влюблены.

И снова от ее фигурки на Майкла повеяло глубоким и первобытным чувством, и в нем самом проснулось что-то глубокое и первобытное.

– Грустно! – сказал он.

– Не знаю, – быстро подхватила Джун, – не знаю: может, все вышло к лучшему. Ведь вы счастливы?

Как под дулом револьвера, он встал навытяжку и отрапортовал:

– Я-то да, но она?

Серебристо-зеленая фигурка выпрямилась. Джун схватила его за руку и сжала ее. В этом движении была ужасающая искренность, и Майкла это тронуло. Ведь он видел ее до сих пор всего два раза!

– Как бы там ни было, Джон женат. Какая у него жена?

– Внешне прелестная, кажется – очень милая.

– Американка, – глубокомысленно изрекла Джун. – А Флер наполовину француженка. Я рада, что у вас есть сын.

Майкл в жизни не встречал человека, чьи слова, сказанные без всякого умысла, вселяли бы в него такую тревогу. Почему она рада, что у него сын? Потому что это страховка… от чего?

– Ну, – пробормотал он, – очень рад, что я наконец узнал, в чем дело.

– Напрасно вам раньше не сказали; впрочем, вы и сейчас ничего не знаете. Нельзя понять, что такое семейные распри и чувства, если сам их не пережил. Я-то понимаю, хоть и сердилась из-за этих детей. Видите ли, в давние времена я сама держала сторону Ирэн против Сомса. Я хотела, чтобы она еще в самом начале ушла от него. Ей прескверно жилось, он был такой… такой слизняк, когда дело шло о его драгоценных правах, и гордости настоящей в нем не было. Подумать только: навязываться женщине, которая вас не хочет!

– Да, – повторил Майкл, – подумать только!

– В восьмидесятых-девяностых годах люди не понимали, до чего это противно. Хорошо, хоть теперь поняли.

– Поняли? – протянул Майкл. – Ну, не знаю!

– Конечно, поняли.

Майкл не решился возражать.

– Теперь в этом отношении куда лучше, чем было, нет того глупого мещанства. Странно, что Флер вам всего этого не рассказала.

– Никогда ни словом не упомянула.

– О!

Это прозвучало удручающе, так же как и все ее более пространные реплики. Она явно думала то же, что думал он сам: Флер была задета слишком глубоко, чтобы говорить об этом. Он даже не был уверен, знает ли Флер, что до него дошла ее история с Джоном.

И вдруг почувствовав, что с него довольно удручающих реплик, он поднялся:

– Большое спасибо, что сказали мне. А теперь, простите, мне пора.

– Я зайду поговорить с Флер относительно портрета. Нельзя упускать такой случай для Харолда. Нужно же ему получать заказы.

– Разумеется! – сказал Майкл. Он надеялся, что Флер лучше его сумеет отказаться.

– Ну, до свидания!

Дойдя до двери, он оглянулся, и у него сжалось сердце: одна в этой громадной комнате, она казалась такой воздушной, такой маленькой! Серебристые волосы, напряженное личико, которому выражение восторженности, хоть и направленной не по адресу, все еще придавало молодой вид. Он что-то получил от нее, а ей ничего не оставил, и разбередил в ней какое-то давнишнее личное переживание, какое-то чувство, не менее, а может и более сильное, чем его собственное.

До чего она, верно, одинока! Он помахал ей рукой.

Флер была уже дома, когда он пришел. И Майкл вдруг сообразил, что единственное объяснение его визита к Джун Форсайт – это она и Джон!

«Нужно написать этой маленькой женщине, попросить, чтобы не рассказывала», – подумал он. Не годится, чтобы Флер узнала, что он рылся в ее прошлом.

– Хорошо покатались? – спросил он.

– Очень. Энн напоминает мне Фрэнсиса, только глаза другие.

– Да, они оба мне понравились тогда, в Маунт-Верноне. Странная была встреча, правда?

– Когда папа захворал?

Он почувствовал, что она знает, что встречу от нее скрыли. Если б можно было поговорить с ней по душам, если б она доверилась ему!

Но она сказала только:

– Скучно мне без столовой, Майкл.

XIII

В ожидании Флер

Сказать, что Сомс больше любил свой дом у реки, когда его жены там не было, значило бы слишком примитивно сформулировать далеко не простое уравнение. Он был доволен, что женат на красивой женщине и отличной хозяйке, право же, неповинной в том, что она француженка и на двадцать пять лет моложе его. Но верно и то, что он гораздо лучше видел ее хорошие стороны, когда ее с ним не было. Он знал, что, не переставая подсмеиваться над ним на свой французский лад, она все же научилась до известной степени уважать его привычки и то положение, которое сама занимала как его жена. Привязанность? Нет, привязанности к нему у нее, вероятно, не было, но она дорожила своим домом, своей партией в бридж, своим положением в округе и хлопотами по дому и саду. Она была как кошка. А с деньгами обращалась великолепно – тратила их меньше и с большим толком, чем кто бы то ни было. Кроме того, она не становилась моложе, так что он перестал серьезно опасаться, что ее дружеские отношения с кем-нибудь зайдут слишком далеко и он об этом узнает. Шесть лет назад эта история с Проспером Профоном, чуть было не кончившаяся скандалом, научила ее осмотрительности.

Ему, собственно, было совершенно незачем уезжать из Лондона за день до приезда Флер; все колесики его хозяйства были раз и навсегда смазаны и вертелись безотказно. Он завел за рекой коров и молочное хозяйство и теперь со своих пятнадцати акров получал все, кроме муки, рыбы и мяса, которое вообще потреблял умеренно. Пятнадцать акров представляли собой если не «земельную собственность», то, во всяком случае, изобилие всяких продуктов. Владение его было типичным образцом многих и многих резиденций безземельных богачей.

У Сомса был хороший вкус, у Аннет, пожалуй, того лучше, особенно в отношении еды, так что трудно было найти дом, где кормили бы вкуснее.

В этот ясный теплый день, когда цвел боярышник, листья еще только распускались и река вновь училась улыбаться по-летнему, кругом было потрясающе красиво. И Сомс прогуливался по зеленому газону и размышлял: почему это садовники вечно бродят с места на место? Все английские садовники, которых он мог припомнить, только и делали,