Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Энн Форсайт нашла, что все это восхитительно. За всю свою короткую жизнь, прожитую в большой стране, она еще никогда не встречала такого самодовольного уюта: покойная гладь реки, пение птиц, запах цветов, наивная беседка в саду, небо то синее, то белое от проплывающих облаков, толстый ласковый сеттер и чувство, что завтра, и завтра, и завтра будет нескончаемо похоже на вчера.
– Просто поэма, Джон!
– Слегка комическая. Когда есть комический элемент, не чувствуешь скуки.
– Здесь я бы никогда не соскучилась.
– У нас в Англии, Энн, трагедия не в ходу.
– Почему?
– Как тебе сказать… трагедия – это крайность, а мы не любим крайностей. Трагедия суха, а в Англии сыро.
Она стояла, облокотившись на стену, в нижнем конце сада, и, чуть повернув подбородок, опиравшийся на ладонь, оглянулась на него:
– Отец Флер Монт живет на реке, да? Это далеко отсюда?
– Мейплдарем? Миль десять, кажется.
– Интересно, увидим ли мы ее на скачках? По-моему, она очаровательна.
– Да, – сказал Джон.
– Как это ты не влюбился в нее, Джон?
– Мы же были чуть не детьми, когда я с ней познакомился.
– Она в тебя влюбилась, по-моему.
– Почему ты думаешь?
– По тому, как она смотрит на тебя. Она не любит мистера Монта, просто хорошо к нему относится.
– О! – сказал Джон.
С тех пор как в роще Робин-Хилла Флер таким странным голосом сказала «Джон!», он испытал разнообразные ощущения. В нем было и желание схватить ее: такую, какой она стояла, покачиваясь, на упавшем дереве, положив руки ему на плечи, – и унести с собой прямо в прошлое, и отвращение перед этим желанием. В нем было и чувство, что можно отойти в сторону и сложить песенку про них обоих, и еще что-то, что говорило: «Выбрось эту дурь из головы и принимайся за дело!» Признаться, он запутался. Выходит, что прошлое не умирает, как он думал, а продолжает жить наряду с настоящим, а порой, может быть, превращается в будущее. Можно ли жить ради того, чего нет? В душе его царило смятение, лихорадочные сквознячки пронизывали его. Все это тяжело лежало у него на совести, ибо если что и было у Джона, так это совесть.
– Когда мы заживем своим домом, – сказал он, – заведем у себя все эти старомодные цветы. Ничего нет лучше их.
– Ах да, Джон, пожалуйста, поселимся своим домом. Но ты уверен, что тебе хочется? Тебя не тянет путешествовать и писать стихи?
– Это не работа. Да и стихи мои недостаточно хороши. Тут надо настроение Гатераса Дж. Хопкинса:
Презреньем отделенный от людей,Живу один и в песнях одинок.– Напрасно ты скромничаешь, Джон.
– Это не скромность, Энн, а чувство юмора.
– Нельзя ли нам искупаться до обеда? Вот было бы хорошо.
– Не знаю, какие тут порядки.
– А мы сначала искупаемся, а потом спросим.
– Хорошо. Беги переоденься. Я попробую открыть эту калитку.
Плеснула рыба, длинное белое облако задело верхушки тополей за рекой. В точно такой вечер, шесть лет назад, он шел по берегу с Флер, простился с ней, подождал, пока она не оглянулась, не помахала ему рукой. Он и сейчас ее видел, полную того особого изящества, благодаря которому все ее движения надолго сохранялись в памяти. А теперь вот – Энн! А Энн в воде неотразима!..
Небо над «Зобастым голубем» темнело; в гаражах затихли машины; все лодки стояли на причале; только вода не стояла, да ветер вел тихие разговоры в камышах и листьях. В доме царил уют. Лежа на спине, чуть похрапывали Уормсон и Фифин. У Холли на тумбочке горела лампа, и при свете ее она читала «Худшее в мире путешествие», а рядом с ней Вэлу снилось, что он хочет погладить лошадиную морду, а она под его рукой становится короткая, как у леопарда. И спала Энн, уткнувшись лицом в плечо Джону, а Джон широко раскрытыми глазами смотрел на щели в ставнях, через которые пробивался лунный свет.
А в своем стойле в Аскоте сын Голубки, впервые покинувший родные края, размышлял о превратностях лошадиной жизни, открывал и закрывал глаза и бесшумно дышал в пахнущую соломкой тьму – на черную кошку, которую он захватил с собой, чтобы не было скучно.
II
Сомс на скачках
По мнению Уинифрид Дарти, аскотский дебют жеребенка, взращенного в конюшнях ее сына, был достаточным поводом для сбора тех членов ее семьи, которые по врожденному благоразумию могли безопасно посещать скачки, но она была потрясена, когда услышала по телефону от Флер: «И папа едет; он никогда не бывал на скачках, особенного нетерпения не выказывает».
– О, – сказала она, – хороших мест теперь не достать – поздно. Ну ничего, Джек о нем позаботится. А Майкл?
– Майкл не сможет поехать: погряз в трущобах. Новый лозунг – «Шире мостовые!»
– Он такой славный, – сказала Уинифрид. – Поедем пораньше, милая, чтоб успеть позавтракать до скачек. Хорошо бы на автомобиле.
– Папина машина в городе, мы за вами заедем.
– Чудесно, – сказала Уинифрид. – У папы есть серый цилиндр? Нет? О, но это необходимо – они в этом году в моде. Ты не говори ему ничего, но купи непременно: его номер семь с четвертью. И знаешь, милая, скажи там, чтоб цилиндр погрели и сдавили с боков, а то они всегда слишком круглые для его головы. Денег лишних пускай не берет: Джек будет ставить за всех.
Флер сомневалась, что ее отец вообще захочет ставить: просто выразил желание посмотреть, что это за штука.
– Так смешно, когда он говорит о скачках, – сказала Уинифрид, – совсем как твой дедушка.
Для Джемса, правда, это было не так уж смешно – ему три раза пришлось уплатить скаковые долги за Монтегю Дарти.
Сомс и Уинифрид заняли задние сиденья, Флер с Имоджин – передние, а Джек Кардиган уселся рядом с Ригзом. Чтобы избежать большого движения, они выбрали кружную дорогу через Харроу и въехали в город как раз в тот момент, когда на дороге стало особенно тесно. Сомс, который держал свой серый цилиндр на коленях, надел его и сказал:
– Опять этот Ригз!
– О нет, дядя, – сказала Имоджин, – это Джек виноват. Когда ему нужно ехать через Итон, он всегда норовит сначала проехать через Харроу.
– O! А! – сказал Сомс. – Он там учился. Надо бы записать Кита.
– Вот славно! – сказала Имоджин. – Наши мальчики как раз кончат, когда он поступит. Как вам идет этот цилиндр, дядя!
– Никчемный предмет, – сказал Сомс и опять снял его.
– Не понимаю, с чего это Флер вздумала мне его купить.
– Дорогой мой, – сказала Уинифрид, – тебе его хватит на много лет. Джек носит свой с самой войны. Главное – уберечь его от моли от сезона до сезона. Какая масса автомобилей! По-моему, все-таки удивительно,
