Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гм, – сказал он вслух, – это лошадь моего племянника.
Ответа не последовало, и он стал надеяться, что никто не слышал. И опять взгляд его обратился на тех двоих у ограды. Да, вот они уходят молча, Флер впереди. Может быть… может быть, они уже не ладят, как прежде? Надо надеяться на лучшее. Но, боже, как он устал! Пойти подождать их в автомобиле?..
Там он и сидел в полумраке, когда они явились, громко болтая обо всяких пустяках, – глупый вид у людей, когда они выигрывают деньги. А они, оказывается, все выиграли!
– А вы не ставили на него, дядя Сомс?
– Я думал о другом, – сказал Сомс, глядя на дочь.
– Мы уж подозревали, не вы ли нам подстроили такую безобразно маленькую выдачу.
– Как? – угрюмо сказал Сомс. – Вы что же, решили, что я ставил против него?
Джек Кардиган откинул назад голову и расхохотался.
– Ничего не вижу смешного, – буркнул Сомс.
– Я тоже, Джек, – сказала Флер. – Откуда папе знать что-нибудь о скачках?
– Простите меня, сэр, я сейчас вам все объясню.
– Боже упаси, – сказал Сомс.
– Нет, но тут что-то неладно. Помните вы этого Стэйнфорда, который стибрил у мамы табакерку?
– Помню.
– Так он, оказывается, был у Вэла в Уонсдоне, и Вэл думает, не пришло ли ему в голову, что Рондавель незаурядный конь. В прошлый понедельник какой-то тип околачивался там, когда его пробовали на галопе. Поэтому они и выпустили жеребенка сегодня, а не стали ждать до Гудвудских скачек. И все-таки опоздали, кто-то нас перехитрил. Мы получили только вчетверо.
Для Сомса все это было китайской грамотой, он понял только, что этот томный негодяй Стэйнфорд каким-то образом опять явился причиной встречи Флер с Джоном: ведь он знал от Уинифрид, что во время стачки Вэл и его компания остановились на Грин-стрит специально, чтобы повидаться со Стэйнфордом. Он горько раскаивался, что не подозвал тогда полисмена и не отправил этого типа в тюрьму.
Из-за коварства «этого Ригза» им не скоро удалось выбраться из гущи машин, и на Саут-сквер они попали только в семь часов. Их встретили новостью, что у Кита жар. С ним сейчас мистер Монт. Флер бросилась в детскую. Смыв с себя грязь за целый день, Сомс уселся в гостиной и стал тревожно ждать их доклада. У Флер в детстве бывал жар, и нередко он приводил к чему-нибудь. Если жар Кита не приведет ни к чему серьезному, он может пойти ей на пользу – привяжет ее мысли к дому. Сомс откинулся на спинку кресла перед картиной Фрагонара – изящная вещица, но бездушная, как все произведения этой эпохи! Зачем Флер изменила стиль этой комнаты с китайского на Louis Quinze? Очевидно, разнообразия ради. Нынешняя молодежь ни к чему не привязывается надолго: какой-то микроб в крови «безработных богачей» и «безработных бедняков» и вообще, по-видимому, у всех на свете. Никто не желает оставаться на месте, даже после смерти, судя по всем этим спиритическим сеансам. Почему люди не могут спокойно заниматься своим делом, хотя бы лежать в могиле! Они так жадно хотят жить, что жизни и не получается. Солнечный луч, дымный от пыли, косо упал на стену перед ним; красиво это – солнечный луч, но какая масса пыли, даже в такой вылизанной комнате! И подумать, что от какого-то микроба, который меньше, чем одна из этих пылинок, у ребенка может подняться температура! Сомс всей душой надеялся, что у Кита нет ничего заразного. И он стал мысленно перебирать все детские болезни – свинка, корь, ветряная оспа, коклюш. Флер их все перенесла, но скарлатины избежала. И Сомс стал беспокоиться. Не мог ведь Кит подхватить скарлатину, он слишком мал. Но няньки такие небрежные – как знать? И он вдруг затосковал по Аннет. Что она делает во Франции столько времени? Она незаменима: когда кто-нибудь болеет, у нее есть отличные рецепты. Надо отдать справедливость французам – доктора у них толковые, когда дадут себе труд вникнуть в дело. Снадобье, которое они прописали ему в Довиле от прострела, замечательно помогло. А после визита этот маленький доктор сказал: «Завтра зайду пообедать!» – так по крайней мере ему послышалось. Потом выяснилось, что он хотел сказать: «Завтра зайду проведать». Не говорят ни на одном языке, кроме своего дурацкого французского, и еще делают обиженное лицо, когда вы сами не можете на нем объясняться.
Сомса долго продержали без известий; наконец пришел Майкл.
– Ну?
– Что ж, сэр, очень смахивает на корь.
– Гм! И где только он мог ее подцепить?
– Няня просто ума не приложит; но Кит страшно общительный. Стоит ему завидеть другого ребенка, как он бежит к нему.
– Это плохо, – сказал Сомс. – У вас тут рядом трущобы.
– Да, – сказал Майкл, – справа трущобы, слева трущобы, прямо трущобы – куда пойдешь?
– Хорошо еще, что не подлежит регистрации, – сказал Сомс, сделав большие глаза.
– Что, трущобы?
– Нет, корь. – Если он чего боялся, так это болезни, подлежащей регистрации: явятся представители власти, будут всюду совать свой нос, еще, чего доброго, заставят сделать дезинфекцию. – Как себя чувствует мальчуган?
– Преисполнен жалости к самому себе.
– По-моему, – сказал Сомс, – блохи не так уж безвредны, как о них говорят. Эта его собака могла подцепить коревую блоху. Как это доктора до сих пор не обратили внимания на блох?
– Как это они еще не обратили внимания на трущобы, – оказал Майкл, – от них и блохи.
Сомс опять сделал большие глаза. Теперь его зять, как видно, помешался на трущобах! Очень беспокойно, когда в нем начинает проявляться общественный дух. Может, он сам бывает в этих местах вот и принес на себе блоху или еще какую-нибудь заразу.
– За доктором послали?
– Да, ждем с минуты на минуту.
– Толковый или шарлатан, как все?
– Тот же, которого мы приглашали к Флер.
– О! А! Помню – слишком много мнит о себе, но неглуп. Уж эти
