Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бедный Майкл! – сказал ласковый голос тети Мэй. – Дай ты ему доесть кашу, Хилери!
Но Майкл не собирался браться за ложку: видно, здесь заваривается каша другого рода.
– Основной капитал для перестройки трущоб, – продолжал Хилери, – обслуживающий все общества по перестройке трущоб, существующие и проектируемые, если только они следуют принципу не переселять теперешних жильцов. Понимаешь, какой это создаст нам престиж в глазах жильцов? Мы пускаем их по верному пути и уж, конечно, будем следить, чтобы они опять не запустили своих жилищ.
– И вы думаете, это в ваших силах? – сказал Майкл.
– А ты наслушался разговоров, что в ваннах хранят уголь и овощи, и все такое? Поверь мне, Майкл, все это преувеличено. Во всяком случае, у нас, частных работников, большое преимущество перед властями. Им приходится править – мы пытаемся руководить.
– Подогреть тебе кашу, милый? – предложила тетя Мэй.
Майкл отказался: похоже, тут и без подогрева жарко будет. Опять крестовый поход! В дяде Хилери, он всегда это знал, сохранилась кровь крестоносцев – во времена великих походов его предки именовались «Керуаль», теперь имя перешло в «Чаруэл», а произносилось «Черрел», согласно здравому английскому обычаю доставлять неприятности иностранцам.
– Я не для того хочу завербовать тебя, Майкл, чтобы ты сделал себе на этом карьеру, ведь ты как-никак аристократ.
– Спасибо на добром слове, – отозвался Майкл.
– Нет. Мне кажется, тебе просто нужно что-то делать, чтобы оправдать свое положение.
– Вы совершенно правы, – смиренно сказал Майкл, – вопрос только в том, это ли нужно делать.
– Безусловно, это, – сказал Хилери, размахивая ложечкой для соли, на которой был выгравирован герб Чаруэлов. – А что же иначе?
– Вы никогда не слышали о фоггартизме, дядя Хилери?
– Нет, а что это такое?
– Не может быть! – удивился Майкл. – Нет, вы правда ничего о нем не слышали?
– Фоггартизм? К фанатизму отношения не имеет?
– Нет, – твердо сказал Майкл. – Вы здесь, конечно, погрязли в нищете и пороках, но все-таки это уж слишком. Вы-то, тетя Мэй, знаете, что это такое?
Брови тети Мэй опять напряженно сдвинулись.
– Кажется, припоминаю, – сказала она, – кто-то, по-моему, говорил, что это галиматья!
Майкл простонал:
– А вы, мистер Джемс?
– Насколько я помню, это что-то связанное с валютой?
– Вот полюбуйтесь, – сказал Майкл, – три интеллигентных, общественно настроенных человека никогда не слышали о фоггартизме, а я больше года только о нем и слышу.
– Ну что ж, – сказал Хилери, – а ты слышал о моем плане перестройки трущоб?
– Нет, конечно.
– По-моему, – сказала тетя Мэй, – вы сейчас покурите, а я приготовлю кофе. Я вспомнила, Майкл: твоя мама говорила, что не дождется, когда ты бросишь им заниматься. Я только забыла название. Это насчет того, что городских детей надо отнимать у родителей.
– Отчасти и это, – сказал удрученный Майкл.
– Не надо забывать, милый, что чем беднее люди, тем больше они держатся за своих детей.
– Весь смысл и радость их жизни, – вставил Хилери.
– А чем беднее дети, тем больше они держатся за свои мостовые, как я тебе уже говорила.
Майкл сунул руки в карманы.
– Никуда я не гожусь, – сказал он безнадежным тоном. – Нашли с кем связываться, дядя Хилери.
Хилери и его жена очень быстро встали и оба положили руки ему на плечо.
– Голубчик! – сказала тетя Мэй.
– Да что с тобой? – сказал Хилери. – Возьми папироску.
– Ничего, – сказал Майкл, ухмыляясь, – это полезно.
Папироска ли была полезна или что другое, но он послушался и прикурил у Хилери.
– Тетя Мэй, какое самое жалостное на свете зрелище, не считая, конечно, пары, танцующей чарльстон?
– Самое жалостное зрелище? – задумчиво повторила тетя Мэй. – О, пожалуй, богач, слушающий плохой граммофон.
– Неверно, – сказал Майкл. – Самое жалостное зрелище на свете – это политический деятель, уверенный в своей правоте. Вот он, перед вами!
– Мэй, не зевай! Закипела твоя машинка. Мэй делает прекрасный кофе, Майкл, лучшее средство от плохого настроения. Выпей чашку, а потом мы с Джемсом покажем тебе дома, которые мы уже обновили. Джемс, пойдем-ка со мной на минутку.
– Упорство его вызывает восторги, – вполголоса продекламировал Майкл, когда они исчезли.
– Не только восторги, милый, но и страх.
– И все-таки из всех людей, которых я знаю, я бы больше всего хотел быть дядей Хилери.
– Он и правда милый, – сказала тетя Мэй. – Кофе налить?
– Во что он, собственно, верит, тетя Мэй?
– О, на это у него почти не остается времени.
– Да, по этой линии церковь еще может на что-то надеяться. Все остальное – только попытки переплюнуть математику, как теория Эйнштейна. Правоверная религия была придумана для монастырей, а монастырей больше нет.
– Религия, – задумчиво протянула тетя Мэй, – в свое время сожгла много хороших людей, и не только в монастырях.
– Совершенно верно. Когда религия вышла за монастырские стены, она превратилась в самую непримиримую политику, потом стала кастовым признаком, а теперь это кроссворд. Когда их разгадываешь, в чувствах нет ни малейшей необходимости.
Тетя Мэй улыбнулась.
– У тебя ужасные формулировки, милый.
– У нас в палате, тетя Мэй, мы только формулировками и занимаемся, от них всякая движущая сила гибнет. Но вернемся к трущобам; вы правда советуете мне попробовать?
– Если хочешь спокойной жизни – тогда нет.
– Пожалуй что и не хочу. После войны хотел, а теперь нет. Но, видите ли, я попробовал насаждать фоггартизм, а ни один здравомыслящий человек на него и смотреть не хочет. Не могу я опять браться за безнадежное дело. Как вы думаете, есть шансы получить поддержку общества?
– Шансы минимальные, голубчик.
– А вы на моем месте взялись бы?
– Я, голубчик, пристрастна: Хилери так этого хочется, – но и, помимо этого, мне думается, что ни в одном другом деле я не потерпела бы поражения с такой радостью. То есть это не совсем точно; просто нет ничего важнее, чем создать для городского населения приличные жилищные условия.
– Вроде как перейти в лагерь противника, – пробормотал Майкл. – Мы не должны связывать свое будущее с городами.
– Оно все равно с ними связано, что бы ни делать. «Лучше синицу в руки», и такая большая синица, Майкл! А вот и Хилери!
Хилери и архитектор потащили Майкла в «Луга». Моросил дождь, и этот лишенный цветов квартал выглядел более безрадостным, чем когда-либо. По дороге Хилери прославлял добродетели своих прихожан. Они пьют, но куда меньше, чем было бы естественно в данных обстоятельствах; они грязные, но он, живя в их условиях, был
