Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Порой она беседовала с Аннет, но сдержанно, как подобает дочери с матерью после известного возраста; беседы их, собственно, сводились к выяснению проблем, так или иначе касающихся туалетов. Будущее, по словам Аннет, было полно тайны. Короче или длиннее юбки будут носить осенью? Если короче, то ее лично это не коснется; для Флер это, конечно, имеет значение, но сама она дошла до предела – выше колен юбку она не наденет. Что касается фасона шляп, то и тут ничего нельзя сказать определенно. Самая элегантная кокотка Парижа, по слухам, ратует за большие поля, но против нее орудуют темные силы – автомобильная езда и мадам де Мишель-Анж, «qui est toute pour la vieille cloche»[37]. Флер интересовало, слышала ли она что-нибудь новое относительно стрижки. Аннет, которая еще не остриглась, хотя голова ее уже давно трепетала на плахе, призналась, что она désespérée[38]. Все теперь зависит от беретов. Если они привьются, женщины будут продолжать стричься; если нет – возможно, что волосы опять войдут в моду. Во всяком случае, модным оттенком будет чистое золото; «et cela est impossible. Ton père aurait une apoplexie»[39]. Так или иначе, Аннет опасалась, что осуждена до конца дней своих носить длинные волосы. Может быть, добрый Бог поставит ей за это хорошую отметку.
– Если тебе хочется остричься, мама, я бы не стала смущаться. Папа просто консерватор – он сам не знает, что ему нравится, вот пусть и испытает новое ощущение.
Аннет скорчила гримасу:
– Ma chère, je n’en sais rien[40]. Твой отец на все способен.
Человек, «способный на все», ежедневно приходил на полчаса, сидел перед картиной Фрагонара, выпытывая новости у Майкла или Аннет, потом неожиданно изрекал: «Ну, привет Флер; рад слышать, что малышу получше!» Или: «Боли у него, наверно, от газов. А все-таки лучше пригласили бы опять этого, как его… Привет Флер». И в холле он останавливался на минутку около саркофага, прислушивался. Потом, поправив шляпу, бормотал что-то вроде: «Ничего не поделаешь!» – или: «Мало она бывает на воздухе», – и уходил.
А Флер с облегчением, которого сама стыдилась, смотрела из окна детской, как он удаляется угрюмой, размеренной походкой. Бедный старый папа! Не его вина, что сейчас он олицетворяет в ее глазах угрюмую, размеренную поступь семейной добродетели. Да, надежда Сомса, что вынужденное сидение дома исцелит ее, что-то не оправдывалась. После первых тревожных дней, когда у Кита еще держалась высокая температура, Флер испытала как раз обратное. Ее чувство к Джону, в котором был теперь элемент страсти, незнакомой ей до замужества, росло, как всегда растут такие чувства, когда ум не занят, а тело лишено воздуха и движения. Оно расцветало, как пересаженный в теплицу цветок. Мысль, что ее обобрали, не давала ей покоя. Неужели им с Джоном никогда не вкусить золотого яблока? Неужели оно так и будет висеть, недосягаемое, среди темной глянцевитой листвы, совсем не похожей на листву яблони? Она достала свой старый ящик с акварельными красками, который давно не извлекала на свет, и изобразила фантастическое дерево с большими золотыми плодами.
За этим занятием застал ее Майкл.
– А здорово, – сказал он. – Ты напрасно забросила акварель, старушка.
Флер ответила напряженно, словно прислушиваясь к тому, что крылось за его словами:
– Просто от нечего делать.
– А какие это фрукты?
Флер рассмеялась:
– Вот в том-то и суть! Но это, Майкл, душа, а не тело фруктового дерева.
– Как я не сообразил, – устыдился Майкл. – Во всяком случае, можно мне повесить его в кабинете, когда будет готово? Сделано с большим чувством.
В душе Флер шевельнулась благодарность.
– Сделать надпись «Несъедобный плод»?
– Ни в коем случае! Он такой сочный и вкусный на вид. Только есть его пришлось бы над миской, как манго.
Флер опять засмеялась.
– Как тогда на пароходе, – сказала она и подставила щеку наклонившемуся над ней Майклу. Пусть хоть он не догадывается о ее чувствах.
И правда, французская кровь в ней никогда не остывала в близости с тем, кто будил нежность, но не любовь, а пряная горечь, которой была окрашена кровь почти всех Форсайтов, помогала видеть забавную сторону ее положения. Она по-прежнему была далеко не несчастной женой хорошего товарища и прекрасного человека, который, что бы она ни сделала, сам никогда не поступит низко или невеликодушно. Брезгливое отвращение к нелюбимым мужьям, о котором она читала в старинных романах и которым, она знала, так грешила первая жена ее отца, казалось ей порядочной нелепостью. Совместительство было в моде; духовная верность, логически распространяющаяся на движения тела, была чем-то от каменного века или, во всяком случае, от века Виктории и мещанства. Следуя по этому пути, никогда не достигнешь полноты жизни. А между тем откровенное язычество, воспеваемое некоторыми мастерами французской и английской литературы, тоже претило Флер своей неумолимо логичной привычкой во всем доходить до конца. Для этого в ее крови не хватало яда, Флер отнюдь не была одержима манией пола: до сих пор почти и не сталкивалась с этим мучительным вопросом, – но теперь в ее чувстве к Джону было не только прежнее, но и новое, и целые дни проходили в планах: как бы, снова вырвавшись на свободу, увидеть его, и услышать его голос, и прижаться к нему, как прижималась она к нему у ограды ипподрома, когда мимо них стрелой проносились лошади.
VI
Формирование комитета
Майкл между тем был не так ослеплен, как она думала, потому что, когда двое живут вместе и один из них еще влюблен, он чутьем улавливает всякую перемену, как газель чует засуху. Еще были неприятно свежи воспоминания об этом завтраке и о визите к Джун. Он старался найти утешение в общественной
