Земля надежды - Филиппа Грегори

Его похоронили рядом с дедом и матерью на кладбище церкви Святой Марии в Ламбете. Новый викарий оказался достаточно добр, чтобы не спрашивать, каким образом здоровый и сильный молодой человек утонул, катаясь на лодке по собственному озеру. Считалось, что Джонни был пьян или ударился головой, когда выпал из лодки.

Только Джон знал, что лодка не была перевернута, а мирно покачивалась на воде, и весла лежали в ней. Только Джон знал, что карманы сына были набиты кусками цветочных горшков. Только Эстер знала, что Джонни был уверен — в Англии больше нет места для королевских садовников. Но ни один из них не сказал об этом другому. Оба они полагали, что у другого и без этого достаточно боли.

Весна 1653 года

Им нелегко было восстановиться.

Никакая семья не в состоянии полностью восстановиться от потери ребенка, особенно если он пережил годы чумы в младенчестве, провел детство и юность во время королевских войн, выжил в двух опасных битвах и потом умер, когда страна уже была в мире. Какое-то время они жили как потерявшиеся, они здоровались друг с другом, когда встречались за столом, они вместе ходили в церковь мимо красивого резного надгробия, под которым лежал отец Джона, и крестов поменьше над могилами Джонни и его матери. И почти совсем не разговаривали.

Встречи философов и ученых, сделавшие Ковчег центром интеллектуальной жизни, прекратились и переместились куда-то в другое место. Джон обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться на одной мысли дольше нескольких секунд и в любом случае все кажется ему бессмысленным.

Даже тот восторг, с которым страна приветствовала окончание работы Долгого парламента и внезапное решение Кромвеля созвать «парламент святых», собрав в нем самых богобоязненных и безгрешных людей, способных осуществить перемены, в которых отчаянно нуждалась страна, не смог вырвать Джона из состояния пассивных грез.

Весной, чтобы заказать новые тюльпаны, приехал лорд Ламберт. Он сказал Джону, что над Англией занимается новый день и что в этой новой стране каждый гражданин будет иметь право голосовать за свой парламент. А правовая и судебная системы будут реформированы, чтобы сделать их более справедливыми, бедные получат поддержку, а землевладельцы больше не смогут огораживать общинные земли и выгонять овцеводов и бедняков на улицы. Но посередине своей речи он вдруг замолчал.

— Простите, господин Традескант, вы нездоровы? — спросил он.

— Я потерял сына, — тихо ответил Джон. — И теперь для меня ничего не имеет значения. Даже новый парламент.

На мгновение лорд Ламберт был ошеломлен.

— Джонни?! Я не знал! А что случилось?

— Он утонул в нашем маленьком озере, — Джон выговаривал слова, казалось, в тысячный раз. — В ту самую ночь, когда вы у нас обедали.

Ламберт отшатнулся.

— Когда его повергло в отчаяние известие о том, что я купил Уимблдон?

Джон кивнул:

— В ту самую ночь.

Лорд Ламберт был сражен ужасом.

— Но ведь не из-за того, что он сказал тогда? Он ведь не поэтому утонул?

Джон покачал головой.

— Потому что он знал, его дело проиграно. Если бы этого не произошло той ночью, это случилось бы в другой раз. Он не видел для себя места в том мире, который создали Кромвель, вы и я вместе с вами. Он хотел быть садовником короля и не мог слышать, что короли — никчемные создания. Джонни никак не мог с этим согласиться. А я не сумел объяснить ему.

Джон помолчал, переживая бесполезность сожалений.

— Я всегда был человеком без твердых убеждений. Поэтому, когда мой сын ошибочно уверился в чем-то, я не смог его поправить. Он уверовал в самого вздорного принца, сына самого несообразного короля. И мне не удалось объяснить ему, что, когда служишь королю, прежде всего нужно научиться не воспринимать его слишком серьезно, не любить его слишком пламенно. Джонни оказался слишком близко к королевской службе, но недостаточно близко, чтобы распознать, что она представляет собой на самом деле.

Он посмотрел на Ламберта. Генерал внимательно слушал. Джону удалось выдавить слабую улыбку.

— Но это мое личное горе, — сказал он. — И я не хотел бы обременять вас своими неприятностями, милорд. Давайте обойдем сад, вы сможете заказать все, что захотите. Моей жены сегодня нет дома, заказ примет Джозеф.

— Передайте ей, что я сожалею о случившемся, — сказал Ламберт, направляясь к калитке, ведущей в сад. — Скажите ей, что я глубоко и искренне сожалею о вашей потере. Такой прекрасный юноша. Он заслуживал лучшей участи.

— Да, он был прекрасным юношей, — повторил Джон, и лицо его на мгновение осветилось.

Ламберт кивнул и тихо удалился в сад, где прошелся по аллее, обсаженной каштанами, полюбовался на клумбы с изысканными тюльпанами, размышляя, сможет ли Джон когда-либо извлечь из этого хоть какую-нибудь радость, теперь, когда больше нет Традесканта, чтобы унаследовать этот сад после него.

Зима 1654 года

Новый парламент просуществовал недолго. Его программа социальной справедливости, по мнению многих влиятельных лиц, чья основная надежда на реформы заключалась в возможности урвать кусок пожирнее от богатства и власти короля, оказалась слишком радикальной. Они никогда не заходили так далеко, как солдаты армии, боровшейся за то, чтобы положить конец жадности и тирании, и действительно верившей в то, что в результате их борьбы может родиться новый мир.

Когда Кромвель увидел, что его новый парламент из отобранных богобоязненных людей, которые, как он надеялся, могли бы ввести в стране справедливость, оказался слишком инертным и неповоротливым для того, чтобы стать воистину парламентом безгрешных праведников, он попытался сотворить парламент, выбираемый избирателями. Но и этот парламент, как оказалось, не смог подняться над собственными интересами. И тогда Кромвель в какой-то степени утратил оптимизм. Разочаровавшись и ощущая собственное бессилие, он принял тяготы власти и титул лорда-протектора и уже больше никогда не верил в то, что узрит в Лондоне Новый Иерусалим.

— Не знаю, ради чего была вся эта война, если мы всего-навсего поменяли короля на лорда-протектора, — устало сказал Джон Эстер за обедом.

— Да уж, — тихо согласилась она.

Они сидели в молчании, которое теперь частенько царило за их столом. Получалось, что без Джонни им нечего было планировать на будущее, нечего было обсуждать. Выручка от посетителей была недурной, книги заказов заполнены. Но Эстер отошла от дел и потеряла интерес к саду. Она никогда не жаловалась, но чувствовала себя так, будто работала слишком долго и слишком много, а теперь вдруг оказалось, что все это было впустую.