Полководцы XVII в - Вадим Каргалов

«Царик» опоздал со своими предупреждениями и просьбами (грамота была им отправлена 12 августа 1609 года). Еще 2 августа Яну Сапеге стало известно от пана Микульского, что Скопин-Шуйский переправился через Волгу, а 3 августа ему донесли о появлении русской разведки в окрестностях Переяславля. В тот же день гетман выступил из своего лагеря под Троице-Сергиевым монастырем с двенадцатитысячным войском. На соединение с ним из Тушина вышел пан Зборовский. Всего под знаменем Яна Сапеги собралось пять полков: собственный полк гетмана, полк запорожских казаков пана Костенецкого, полк Зборовского, полк Тянскоронского и полк донских казаков пана Лисовского. Позднее присоединился полк пана Микулинского, стоявший неподалеку от Калязина, в Борисоглебском монастыре. Общая численность войска Сапеги точно неизвестна, но можно предположить, что она не уступала численности полков Скопина-Шуйского, а в коннице у гетмана был подавляющий перевес. Гусарские и казацкие полки составляли большую часть войска. Скопину-Шуйскому предстояло тяжелое сражение, и только заранее подготовленные укрепления и правильно выбранная оборонительная тактика позволили устоять против многочисленной конницы врага.

14 августа 1609 года гетман Сапега остановился лагерем в десяти верстах от Калязина, поджидая, пока соберутся все войска. 18 августа интервенты в боевых порядках двинулись к городу. Как и ожидал Скопин-Шуйский, первый удар был нанесен с той стороны острога, где к нему примыкало чистое поле.

В атаку кинулись литовские гусары пана Микулинского. Казалось, невозможно сдержать бешеный напор конной массы, ощетинившейся копьями. Но вот передние шеренги начали сдерживать коней и наконец остановились, не достигнув острога: путь преграждали многочисленные рогатки, торчавшие из травы. И тут неожиданно раздался залп из пищалей, клубы голубоватого порохового дыма поднялись к небу. Это русские пищальники, спрятавшиеся среди рогаток, ударили по неподвижной коннице ружейным огнем. Падали на землю кони и всадники. А стрелки, неуязвимые за рогатками для конницы, продолжали расстреливать гусар. Польскому военачальнику ничего не оставалось, как трубить отбой.

В течение дня польские и литовские гусары неоднократно подъезжали к рогаткам и притворно отступали, выманивая русские полки. Однако русские ратники строго выполняли наказ своего молодого воеводы: бить «литовских людей» из-за укрытий. Раздосадованный Сапега вернул свое воинство в лагерь.

Опытный полководец Ян Сапега решил изменить тактику. Если невозможно прорваться через рогатки, занятые русскими «огненными стрелками», следует испробовать неожиданное нападение с другой стороны, где укрепления слабее. 19 августа, «во втором часу ночи», под прикрытием предрассветной темноты, спешенные гусары и казаки начали переправляться через речку Жабну.

Но Михаил Скопин-Шуйский предвидел этот маневр. Когда сторожевые заставы сообщили о приближении противника со стороны речки Жабны, он выдвинул туда лучшие полки. Командовали ими известные русские воеводы Семен Головин, Давид Жеребцов, Григорий Валуев, князь Яков Борятинский. Воеводам было приказано встать поодаль от речки, дать возможность части поляков, литовцев и казаков переправиться, и только тогда — ударить. Скопин-Шуйский хотел не просто отбить противника, но и нанести ему возможно больший урон. Так и получилось. Неожиданная атака воевод имела полный успех. Авраамий Палицын писал в своем «Сказании», что тогда «многих польских и литовских людей побили и поранили: мнози же от них на грязех погрязло погибоша, прочие же в бегство устремишася к большим людям в село Пирогово» — там находился лагерь гетмана Сапеги.

Русские полки перешли речку Жабну и начали наступление на Пирогово. Навстречу выступили «литовские гетманы и их полковники всеми полками своими и бысть сеча зла». Ожесточенное сражение продолжалось семь часов, русские ратники «многих литовских людей побили и поранили и нарочитых панов многих живых поймали». В конце концов, «с того бою литовские люди пошли в отход».

Как большую победу расценивал сражение под Калязином и автор «Повести о победах Московского государства». Он писал: «И был под Калязиным монастырем у князя Михаила Васильевича с поляками и литовцами бой, и государевы люди успели, и поляков и литовцев побили и полки их разогнали». Подобную же оценку событиям дают и современники-иноземцы. Мартин Бер писал, что Сапега и Зборовский «стремились вытеснить неприятеля, но каждый раз были отражаемы; наконец произошла решительная битва. Понтус Делагарди вел немцев,[22] Скопин русских бояр; оба они напали на врага так стремительно, что поляки побежали стремглав, и только под Троицким монастырем могли опомниться от ужаса».

Примерно так же описывает сражение под Калязином и Конрад Буссов. «Царь Димитрий» послал пана Зборовского и «полководца» Сапегу, чтобы «искупить свой позор» (имеется в виду поражение интервентов под Тверью). «Они несколько раз нападали, но каждый раз терпели постыдные поражения. Так и стояли друг против друга», пока, наконец, русские «всем войском пошли на поляков, отбили у них несколько сот людей и так потешились над ними, что поляки бежали с поля боя без оглядки, пока не оказались в лагере под Троицей».

Пожалуй, современники даже преувеличивают результаты сражения. Интервенты были крепко побиты, но не разбиты. Гетман Сапега отступил и несколько дней стоял в Рябовом монастыре. О каких-либо попытках русских воевод продолжить наступление источники не сообщают. Конница начала преследовать интервентов лишь тогда, когда гетман сам покинул Рябов монастырь и пошел к Переяславлю-Залесскому.

Победа под Калязином показала, что русские полки могут успешно отражать интервентов и без помощи шведских наемников. В оборонительных сражениях русские ратники проявляли большую стойкость, если они опирались на заранее подготовленные укрепления. Но Михаил Скопин-Шуйский, главной задачей которого было освобождение Москвы от тушинской блокады и полное изгнание интервентов за пределы России, не мог уже ограничиться обороной. Необходимо было решительное наступление на интервентов, а для этого требовалась армия, способная на равных сражаться с польско-литовской конницей, тяжелой немецкой пехотой и казаками в полевых сражениях.

И здесь приоткрывается новая грань полководческого искусства Михаила Васильевича Скопина-Шуйского — его деятельность по организации армии, подобной которой не знала русская история. Советские военные историки-(Г. Н; Бибиков, Е. А. Разин), прямо говорят, о военной реформе 1609–1610 годов, связанной с именем Скопина-Шуйского. Проведенная в кратчайшие сроки, эта военная реформа обеспечила победу в борьбе с интервентами.

7

В чем не было недостатка у Михаила Скопина-Шуйского — так это в людских резервах. «Мужицкая война», развернувшаяся на Севере и в Поволжье, подняла на борьбу с завоевателями массы «черных людей», крестьян и горожан, и когда появился единый организационный центр народных ополчений в лагере Скопина-Шуйского в Калязине, туда стали стекаться отряды восставших из многих городов и уездов. Но они не были армией, всю эту людскую массу, часто совсем не обученную ратному делу, еще нужно было объединить в полки и обучить. На это обращал внимание шведский историк Видекинд, писавший, что к Михаилу Скопину-Шуйскому приходило «множество необученных людей из Ярославля, Костромы и Поморья».

Обстоятельно рассказывает о трудностях превращения народных ополчений в боеспособную армию дьяк Иван Тимофеев в своем «Временнике»: «Крестьяне не понимают, на какое место полагается каждый вид ратного оружия, когда воины перед сражением надевают его на себя, а просто только смотрят на одевание, не вникая как следует умом, как и куда на вооруженных всадников надевается каждая часть этого вооружения; они считают, когда случится, что все это делается просто, а не с рассудком. Но — неразумные — они ошибаются, так как не знают того, что каждая вещь имеет свое назначение там, где полагается быть. Когда же этим невежам самим где-нибудь придет время облачиться в такую же броню, они шлем налагают на колено, щит безобразно вешают на бедро вместе с другим вооружением, потому что это дело им не свойственно…»

Дьяк, конечно, преувеличивает невежество ополченцев, но для того чтобы воевать «стройной ратью», им, действительно, следовало много учиться военному делу.

Во время совместного похода с Яковом Делагарди на Торжок и Тверь Михаил Скопин-Шуйский видел, как умело, с расчетливым профессионализмом действовали шведские, французские, шотландские и немецкие наемники, как устойчивы были их боевые порядки. О «немецких людей кованию рать» разбивались атаки польских гусар. Под Тверью, когда конница побежала под натиском интервентов, «немецкая пехота, вооруженная копьями, осталась нетронутой на поле боя». Знаком был Скопин-Шуйский и с принципами построения новых боевых порядков. Во всяком случае, он знал об этом больше, чем летописец, точно изобразивший боевой строй немецкой пехоты: «Немцы ж пешие поидоша наперед, отыковся копьем, a иные (мушкетеры) сташа позади их». Действительно, таким был пехотный строй «мануфактурного периода» войны: пикинеры стояли впереди и прикрывали мушкетеров от атак кавалерии, и те вели беглый огонь из мушкетов, то выходя вперед сквозь ряды пикинеров, то скрываясь за ними, чтобы в безопасности перезарядить мушкеты.