Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего не видя, корчась на земле, чувствуя, как при каждом их движении колючки впиваются все глубже в их истерзанные тела, они зато могли слышать, как вышедшие из машин люди увесисто, по-хозяйски расхаживают вокруг, обсуждая что-то на своем тягучем языке.
– Паучка – включил?
– А ты штаны – надел? Не забыл?
– Да ладно тебе, я же так, для проформы…
– Йоська! Йосик, – ты тут? Отзовись, дурашка!
Некоторое время они наблюдали, как вдруг оживший "паучок" сделался видимым и начал деловито собирать давеча сплетенные тенета, двигаясь строго в обратном порядке. Пару раз автомат останавливался, ища разорванные концы, но неизменно находил, и его деловитая суета продолжалась. Дождавшись конца работы, люди в тяжелых боевых доспехах, бывших на самом деле не такими уж тяжелыми, двинулись по последней стоянке фидаинов. Они по двое подхватывали лежащих под руки, рывком вздергивали в вертикальное состояние и держали его в таком виде, пока третий, похоже, бывший среди них за командира или начальника экспедиции, сравнивал изуродованную личность стоящего с фотокарточкой. Он отрицательно мотал увенчаной шлемом головой, и тогда они роняли поднятого обратно, на прежнее место. Так продолжалось до тех пор, пока они не подняли того самого молчаливого, незаметного очкарика. Очевидно, – его старомодные, круглые, как у ученого улема, очечки, были все-таки из небьющегося стекла, потому что он, в отличие от своих товарищей, тоже посмотрел в лицо того, что был с карточкой, и глаза его были круглыми от ужаса.
– Ну слава богу! – Облегченно вздохнув, сказал опознающий. – Нашелся, наконец! Должен тебе сказать, Йося, что с тобой прямо-таки жаждет увидеться Союз Композиторов СССР. Понятное дело, – Второй Союз, который отличается от первого тем, что эти композиторы не только сочиняют всякую там музыку, но еще и вполне способны ее ЗАКАЗАТЬ. Не знаю точно, с чем связано это их противоестественное желание, но могу предположить, что они собираются задать тебе один вопрос. То же, что хочу спросить и я: ну чего, чего тебе не хватало, падла!?
– А вы… А вы… Вам не понять! А я не могу видеть, как на моих глазах готовится порабощение в еще неслыханных масштабах! Я хотел, чтобы мир мог по крайней мере защититься от вас, проклятые убийцы!
– Дурачок! – Старший ласково потрепал его по утыканной осколками щеке громадной лапой в защитной перчатке. – Это ж надо было только додуматься, – жиду – искать союзников среди сарацинов!!! Впрочем, – ты и тут все продумал. Ты не ожидал только, что у нас найдутся те, кто угадает эти твои думки. Эге! – сказали они себе, – в простой отряд, где одни только правоверные, он сроду не побежит. А в какой? А исключительно только в такой, где в инструкторах какой-нибудь сэр либо мистер, потому как во всех других случаях ему не светит точно. А значит, – он, - это ты, в смысле, – пойдешь непременно в ту шайку, где о наличии инструктора известно и нам. Остальное просто: берется шайка, – и далее со всеми вытекающими. А то, что сэр-мистер сложит свою голову в первой же… акции (ну не называть же такое – боем, на самом деле?), это, понятное дело, самая обыкновенная удача… Пошли, Иосик, а то и папа твой там весь извелся, бедный, и вообще мно-ого народу прямо-таки жаждут тебя видеть, заждались уже… А вы, парни, прощайте, если что не так, не скучайте тут…
– Добить бы, командир, а?
– Зачем? Мы что, – убийцы? – Валериан Кальвин назидательно поднял палец. – Надо учиться сдерживать порывы своего животного начала.
– Нет, – покачал головой Михаил, – что другое, – пожалуйста, а тут я – пас.
– Да что вы так. Опасности тут почти что никакой нет, можно сказать, – она вообще номинальная, зато адреналину-у! – Егерь Геша махнул рукой от безнадежности попыток словесного выражения. – Тут, понимаете, дело настолько глубокое, что организм не поддается никаким резонам и боится, невзирая ни на какие реальные обстоятельства. Почти что совсем исключительное дело, это ценить надо, никакой парашют, никакие горные лыжи и в подметки не годятся… Может, – попробуете все-таки?
– Да, может, и попробовал бы, вот только штаны мои отстирывать тут некому. Не-е, – я – человек предельно цивилизованный, и вы даже себе не представляете, насколько НЕ первобытный…
– А вы?
– Сто поколений моих тевтонских предков, – с пафосом начал Майкл, но не подыскал так вдруг достаточно напыщенных слов для продолжения и сбился с высокого штиля, – ну, в общем, вы понимаете…
– Простите – не вполне.
– Да я отдал бы за такую возможность всю свою коллекцию стеклянных шариков! Объясните только, что я должен делать.
– Правильно, шлем скрепите с кирасой… не так, дайте я защелкну… И теперь правила самые простые: когда кабан вылетит на вас, вы должны будете вонзить в него рогатину. Совсем хорошо, если сумеете ее во что-нибудь упереть: кабан, конечно, не медведь, и по старым правилам такое с ним не проходило, – низко, но эту рогатину, в отличие от всех прежних, можно воткнуть в любую кость и вообще во что угодно. Если не удалось упереть, – просто держитесь за свой конец изо всех сил, чтобы рогатина все время была между вами и хрюшкой, жаждущей более близкого общения. Не волнуйтесь, – надолго никакого вепря тут не хватит. И, наконец, самое серьезное: если не получилось уж совсем ничего, – лежите на спине и не давайте себя перевернуть. Продержаться надо секунд десять-пятнадцать, пока не подоспеют напарники. В таком случае вы