Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

Из Р.

«Когда ум находится в очищенном сердце, душа замечает духовный свет. Начиная видеть этот свет, душа восклицает: «Что это такое? Что это такое?»… встает видение Божественного Существа, природа которого заключает в себе абсолютные Бытие, Разум и Блаженство. Тогда душа желает коснуться этого Существа и объять его, но это не удается ей. Как огонь в закрытом фонаре можно видеть, но нельзя тронуть, так и видение, встающее перед душой, доступно ее зрению, но охватить его она не может и не может войти в него, стать с ним одним».

NB. Подумать о гигиене роста дух. сознания, о вреде ускорения этого роста путем влияния другого лица, вследствие чего «физический план» является правдой здоровья или правдой естественного роста, и низшее законно издевается над высшим. Посмотрим, есть ли на это ответ в книге Рамакришны. В словах Р.: «Эгоистич. чувство «Я», которое говорит: «я делаю это», должно быть совсем оставлено, прежде чем может быть почувствована Божественная милость» — это все я очень чувствую на своем пис. пути и называю про себя взамен ненайденного слова временно «смирением», хотя это не совсем то.

<Приписка на полях> Тоже знакомое. «Труд без привязанности к земному очень хорош…»

Кто хочет видеть Бога, должен просить Его следующим образом: «О, Господи, будь милостив, поверни свет своей мудрости к Твоему собственному лицу, чтобы я мог видеть Тебя». (NB. Покажи его мне: чтобы видеть солнце в красе его, надо повернуться к нему спиной и смотреть на его дела на земле).

«Как в жаркую погоду человек обмахивается веером, только пока нет ветра, так и душа нуждается в исполнении обрядов, подобных повторению имени Бога, в жертвах, в молитвах и аскетизме только до тех пор, пока в ней не ощутится горячей любви к Богу».

«Глубина сердца, уединенный угол и лес — вот три места для размышления».

15 Ноября. В состав отношений моих с Ефр. Пав. с ее стороны, несомненно, есть и ненависть ко мне, я тоже ее ненавижу, но обыкновенно в ответ на какую-нибудь ее выходку. Надо обдумать всесторонне природу этой ненависти. Ненависть ко мне сестры была страшная, такая, что я даже до сих пор ее помню, хотя она и покойница.

Застенчивость от болезненного самолюбия, соединенная с мнительностью, придающая человеку характер некоторой дикости, передалась мне от матери. Тоже передалась воля при достижении общей цели и «слабохарактерность» в повседневных отношениях (мгновенно проходящие вспышки гнева и проч.). Я думаю, что вот эта слабохарактерность и является условием явления злобы, с другой стороны. В общем, чтобы разобрать природу наших неприятностей с Е. П. надо получше всмотреться в отношения мамы и Лидии. Но, конечно, этот анализ приведет к борьбе за «Я».

16 Ноября. Вторник и среду провел на охоте, наслаждался падающим снегом в хвойном лесу и не расставался с Алпатовым и его Иной. Тихо падающие белые снежинки, это бесшумное движение белых мыслей в даль неподвижного. Какое собрано сюда блаженство! Я думаю о жизни, затраченной на борьбу с наследием своей природы, и так приходит в голову: «что же, если затрата труда как раз и будет только-только покрывать силу греха, что же остается человеку, — грех и труд? стоит ли жить?» Но нет, так устроена природа человека, как у охотника: проходят дни в подстерегании, а приходит минута и отвечает за все. Дело в том, что жизнь не конторская книга, и построена не на расчете, а на милости.

Было только одно письмо, в котором Алпатов был на высоте любви, оно было верное, потому что только один раз он подумал не о себе, а о ней, обещал ей «родственное внимание» и свою постепенную работу, службу. Но, кажется, для того только и взято было зеркало, чтобы увидеть себя во всей ничтожности своей… для того, чтобы увидеть весь черепаший ход человека на земле, взять под надзор всю жизнь и довольствоваться милостью (похоже, как для некоторых нищенство в революцию): вообще революция со своим оголением человека и революционера была потом как бы объективным процессом, происходившим внутри Алпатова.

<Приписка на полях> Революция уничтожила наши даровые наследственные представления о человеке в общем добром, умном и прогрессивном и заставила нажить каждого, кто хогел жить дальше, свой собственный личный взгляд на человека.

Однако то единственное письмо является потом мотивом созидательной жизни: этот мотив родственного внимания, перенесенного с себя на другого, тот «альтруизм», который нам проповедовали без объяснения, что этот альтруизм может возникнуть лишь после разрушения эгоизма. В стороне Ины собралось:

Ина. Мир.

Что кроме боли и слепоты можно испытывать, если смотреть простыми глазами на солнце, а Ина Алпатову была совершенно, как солнце, так она и писала ему: помните, я все вижу, малейшее не проходит для меня незаметно — Солнце или Бог, но как случается впасть в такое безумие, что человек стремится смотреть в лицо Бога?

Как просто было бы застрелиться, если бы она отвергла его совершенно, некоторым не глупо стреляться, тем, кто любит раз и ставит на карту всего себя. Но Алпатову часто казалось, что Ина любит его и он только не имеет «положения», чтобы она стала его, что у него ничего не выходит, потому что нет у него положения. А иногда, напротив, казалось, что ему надо освободиться от всякого стремления к «положению», и тогда Ина пойдет за ним. «Положение» — это весь материальный мир. «Призвание» — отрицание материального, это положение человека «не от мира сего», и тогда самая любовь «платоническая» подрывает его основы как самца.

Расстояние — пространство между им и ей (Богом); трагедия: если отвергнуть материальное («положение»), то и жизнь (стать бесполым), если взять «положение», то дико представить себе, что она соблазнится даже положением ради милости.

17 Ноября. Трубецкой справлял 15-летие свадьбы. Были: Голицын, полковник, Лопухин (чулочник). Князь надел ради шутки белый кирасирский мундир, в котором венчался. Эполет оказался один, другой затеряли, играя, ребятишки. И все-таки это самые счастливые люди. Ребятишки бледные, но прекрасные.

18 Ноября. Послано письмо Семашке с отказом от сборника, Разумнику о высылке денег. Вечером с Петей у Григорьева. Рассказывали, будто Троцкого позвали в ГПУ и предложили или идти в тюрьму, или письменно отказаться от своей политики. Т. попросил 20 минут на размышление, ему это дали, и он скрылся. Тоже и Зиновьев. На фоне общенародной бедности, усталости от войны и революции, равнодушного отношения к власти выступление Троцкого кажется ничтожным по своему эффекту. Есть такая догадка, что уже Ленин разуверился в коммунизме и, значит, «ленинизм» теперь просто государственность. Говорят, что Семашко неизменная фигура на всех юбилеях, похоронах и т. д., всех дешево снабжает вином и сам везде выпивает. Это превращение среднего честного революционера очень проливает свет на весь «ленинизм».