Уроки нежности - Дана Делон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мои глаза округляются в удивлении.
– Мак-Тоули? Но почему?
– Она очень многим заправляет в академии, при этом оставаясь в тени.
– Так она тоже там будет?
– Будет. Она главный зачинщик.
– А каким образом она составляет список?
– Ты либо ей нравишься, либо хорошего происхождения. Она довольно тщеславная и составляет список из учеников, опираясь на их фамилии. – Он проверяет время. – Пять минут до начала лекции, и я еще не дошел до своей аудитории, а опаздывать мне нельзя, у меня история и три пропуска.
Этьен проходит мимо меня.
– А как протекает поездка? – на лету спрашиваю я.
Он оборачивается и отвечает:
– Мы пьем много чая, гуляем на природе и делаем вид, что старушечий вид отдыха приносит нам удовольствие.
– Но это ведь правда звучит здорово. – Я пожимаю плечами.
Гойар оглядывает меня сверху вниз и, словно не веря в услышанное, спрашивает:
– Откуда ты такая?..
– Из Марселя. – От его ироничного взгляда мне становится неуютно.
– Это был риторический вопрос. – Он широко улыбается и возобновляет шаг.
Я тянусь за телефоном, но не успеваю достать его из сумки. Что-то с хлестким ударом прилетает мне по лицу. Я хвастаюсь за губу. Больно. Очень больно. Слезы из глаз. Что это было? Боже, как больно… Под ногами что-то валяется. Это был камень? Облизываю губы, на кончике языка железный привкус крови. Я смотрю по сторонам. Вокруг стоят люди, но неясно, кто виновник. Присаживаюсь на корточки и подбираю камень, к которому канцелярской резинкой прикреплена бумага. Распрямляю помятый, вырванный наспех из тетради листок. Послание состоит из неряшливых печатных букв: «Маленькая стипендиатка». Перед глазами все сливается… слезы. Жгучая обида застревает комом в горле.
– Ламботт? – Передо мной появляются черные идеально начищенные туфли.
Только его сейчас не хватало… Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как вспухла нижняя губа.
– Хорошо, что не по зубам, – бормочу я; голова идет кругом.
Сталкиваюсь с угрюмым взглядом Маунтбеттена. Он изучает меня, глаза холодные и проницательные. Тонкие губы сжаты в прямую линию, в острых чертах лица скрывается раздражение или даже презрение.
– Кто это сделал?
Несколько раз моргаю:
– Что?
– Кто кинул в тебя камень? – Он делает шаг вперед и аккуратно берет меня рукой за подбородок. – Надо приложить лед.
Пожимаю плечами, силясь спрятать слезы. Вчера в моей тарелке супа оказалась жаба. Громче всех смеялась троица Тиффани, Стефани и Софи… Сегодня утром кто-то поставил подножку, и я упала, сильно ударившись коленками. Ссадину скрыла под гольфами, но ходить больно. Ощущение, что эти девушки не могут мне простить того факта, что в первый день я шла по тропинке с чертовым Маунтбеттеном… Как посмела Маленькая стипендиатка стоять рядом с его величеством или даже дышать с ним одним воздухом! Если бы я знала, что пять минут пути до администрации обернутся такой травлей, я бы ни за что не вышла с ним во двор академии.
Его касание мягкое, теплое и до скрежета в зубах раздражающее. Мне не нужна его жалость!
– Я не знаю… Это неважно, у меня лекция. – Я делаю шаг назад, и его рука повисает в воздухе.
Он без спроса забирает у меня из рук камень с посланием и бегло пробегается взглядом по написанному:
– Это происходит часто?
Молчу, смотрю куда угодно, только не на него.
– Отвечай, – требует Уильям.
– Тебе какая разница? – зло выпаливаю я. – Не делай вид, что тебе есть до меня дело. Все ведь из-за тебя!
Уильям замирает и, прищурившись, спрашивает:
– О чем ты?
– Только не надо притворяться, что ничего не знаешь, – бросаю я с раздражением. – Не удивлюсь, если вы с дружками ведете какой-нибудь счет: кто сделает больнее этой глупой Ламботт, тот получит новую бутылочку шампанского «Дом Периньон»!
– Тебе наверняка от удара голову отшибло! – чуть не рявкает он.
– Передавай привет своему лучшему другу Шнайдеру и сообщи, что этот удар на все десять из десяти! – Не дожидаясь ответа, я забегаю в аудиторию.
Студенты провожают меня взглядами, я чувствую их назойливое любопытство. Прячу губу, прикусив ее, и хмурюсь от боли. У меня нет возможности прогулять лекцию. Я не могу позволить себе подобную блажь. Сажусь в первом ряду и собираюсь с мыслями. Всего три года. Три жалких года. Помни о своей цели, Селин.
У меня так болит голова, что я начинаю вникать в предмет примерно через пятнадцать минут после начала лекции. Мадам Башер, та самая, что делала замечания в библиотеке, – грузная женщина лет пятидесяти, – не замолкая распинается о важности образования и о том, как оно влияет на экономику стран.
– Образование играет важную роль в формировании человеческого капитала, что, в свою очередь, способствует экономическому росту, – отскакивает от стен ее звонкий голос.
Я тру виски и мечтаю, чтобы она замолчала хоть на секунду. И она действительно останавливается, а вместе с ней и вся аудитория погружается в поистине блаженное молчание. Секунды три я наслаждаюсь странным отсутствием звука. А затем приподнимаю голову, чтобы посмотреть, что заставило ее прерваться. В проходе стоит Маунтбеттен и сканирует аудиторию.
– Могу ли я вам помочь, Уильям? – наконец находится Башер. Ее писклявый голос становится еще тоньше.
– Ламботт, – произносит он вслух.
Я готова провалиться сквозь землю. У меня перехватывает дыхание, слова застревают где-то в горле.
– Она за первой партой, – подсказывает ему кто-то.
Уильям наклоняет голову, и мы встречаемся взглядами. Уверенной походкой он направляется ко мне, а в руках у него… пакетик со льдом.
– Приложи. – Он протягивает мне ладонь.
Ощущение, что время вокруг остановилось и во всем мире остались только мы вдвоем.
– Приложи, – повторяет он, будто приказывая.
Дрожащей рукой я забираю маленький пакет, прикладываю к губе и кривлюсь от боли. Он смотрит на меня и молча достает из рюкзака железную бутылку с водой и блистер с таблетками.
– Обезболивающее, – поясняет он и, стиснув губы, идет к выходу.
– Уильям! – визжит Башер. – При всем уважении я попрошу вас больше никогда…
Она не успевает договорить – Маунтбеттен покидает аудиторию, громко хлопнув дверью. Недовольный взгляд профессора перемещается на меня.
– Ламботт, такое поведение непростительно! Еще одна подобная выходка, и я буду вынуждена жаловаться, – отчитывает она меня.
– Простите, – лепечу я.
Башер отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Она не спрашивает, что с моей губой, напротив, демонстрирует абсолютное равнодушие. Профессор задумчиво трет подбородок:
– На чем я остановилась? Ах да! – Она набирает в грудь побольше воздуха и продолжает вещать своим дребезжащим голосом: – Образованные люди способны к инновациям. Высокий уровень образования стимулирует исследования и разработки, что, в свою очередь, приводит к новым технологиям, улучшению производства и, как следствие, экономическому росту.
Ее голос вновь отскакивает от стен, но я теряю нить. Смотрю на блистер, затем перевожу взгляд на бутылку. Серебристая, точеная, а посередине выгравирована эмблема академии: змея, обвивающая розу. Чуть ниже герба красуются инициалы WM.
Уильям Маунтбеттен.
Дневник Люси
Братство
Я завидовала их дружбе. Один за всех, и все за одного. Я знала, что они относятся ко мне так же, но все же не могла часами гонять с ними мяч, по-ребячески бороться, глупо шутить про маленький размер пениса и заглядываться на молоденьких работниц. Этьен, Уильям и Бенджамин. Это было больше чем дружба. Это было наследие, которое они переняли от своих семей. Истинное братство.
– Люси, давай ко мне! – Рыжие волосы Шнайдера были в грязи, а сам он, счастливый, сидел в багги, крепко обхватив руль. – Там такая грязюка!
Восторг в его бледно-голубых глазах веселил меня. Развлечение, которое устроил для нас отец Уильяма. Четыре новеньких багги и территория мануара Маунтбеттенов, включающая 50 гектаров леса и полей, обещали приключения.
Лес Маунтбеттенов был как мир таинственных загадок. Высокие деревья, усыпанные яркой листвой, создавали густую зеленую крышу, под которой царил полумрак. Лучи солнца проникали сквозь кривые ветви, расплываясь в мерцающей росе на земле. Шум листвы и щебет птиц – здесь я находилась вдали от всего мира, и я обожала это ощущение.
– Ты перевернешься с ней, придурок! – Гойар сидел за рулем другой машины. Темные глаза излучали сосредоточенность
