Уроки нежности - Дана Делон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На третьем этаже четвертая дверь слева по коридору, – звучит голос Джоан, она спускается по ступенькам. – И да, в мое время студенты не были столь избалованны и готовили все сами!
– А что на третьем этаже?
– Твоя обитель, – ехидничает Шнайдер и все же справляется со своей задачей: в камине разгорается огонь.
– Библиотека, – поясняет Мак-Тоули.
– Да, пойду почитаю, – отвечаю я и натыкаюсь на ехидную улыбку Бенджамина.
– Приятного времяпрепровождения, – пропевает он. – Это достаточно по-джентльменски?
Рош качает головой, а Джоан садится на аляпистый диван и бормочет:
– Столько умных людей скрестилось, чтобы на свет появились вы… удивительно! Даже из царской России что-то досталось. – Она откашливается. – Но давайте честно: все лучшее, похоже, генетически вас обошло, мой дорогой Бенджамин.
Я громко фыркаю, и, к своему удивлению, слышу задорный смех Бена:
– Мисс Мак-Тоули, вот поэтому вы мой любимый преподаватель.
– Лесть тебя не спасет на экзамене, – с хитрой улыбкой обрывает его порыв Джоан. – Селин, если Стейнбек вдруг прошел мимо вас, я советую оценить его. Говорят, это мужская литература, но мы-то с вами знаем, что так рассуждают только недалекие люди. – Она скалится на профессора Роша, который бледнеет на глазах. Похоже, это камень в его огород.
– Хорошо. – Силясь сдержать улыбку, я направляюсь к лестнице.
Можно мне повесить в своей комнате постер «Джоан Мак-Тоули – мой кумир» или это будет слишком банально? Настроение немного поднимается. Может, эти два дня все же пройдут неплохо.
На втором этаже натыкаюсь на осиротевшую свиту Шнайдера. Хочу пройти мимо, но один из парней намеренно преграждает мне путь. Тот самый Николас, который задавал глупые вопросы на латинском.
– Ты знаешь, что теперь каждая моя пятница заканчивается новым эссе в десять вечера? – цедит он сквозь зубы. Его карие глаза сверкают гневом, а черные волосы слегка растрепаны, будто он только что встал с постели. – Ты в курсе, что лишила меня пятничного веселья?
– Ник, оставь ее, – махнув рукой, просит его приятель.
Этот парень – Майкл, высокий блондин с ярко-голубыми глазами и постоянной ухмылкой на лице. Кроме латыни, у меня с ним не было общих лекций, но его выкрики в коридорах слышны всегда громче других.
Николас качает головой, и его губы расползаются в гадкой улыбке, которая адресована мне.
– Что будем делать с нехваткой развлечений в моей жизни, стипендиатка? – Его голос проникает в каждую клеточку моего тела, вызывая дрожь.
Ник начинает идти на меня. Я смотрю по сторонам, но в этом коридоре нет никого, кроме нас троих.
– Есть идеи? – Правая бровь наглеца приподнимается. – Я неприхотлив.
Я ударяюсь о помпезный комод в самом конце коридора. Ваза на нем от столкновения подрагивает. Но меня не пугает, что она может разбиться, скорее я с ужасом осознаю, что мне некуда бежать. Ник наклоняется ближе, я чувствую исходящий от него запах сигаретного дыма и легкие нотки одеколона. Его неприятный липкий взгляд исследует мое тело.
– Тут есть с чем поработать, – отвратительно мурлычет он.
– Я буду кричать, – предупреждаю я испуганным голосом.
Ощущаю приближение панической атаки. Перед глазами все начинает сливаться, а в горле вот-вот образуется пробка, перекрывающая приток кислорода. Кажется, что стены коридора сужаются, а воздух становится густым и липким, как патока.
– Ник-Ник, – неожиданно зовет его друг, обхватив за плечо, тянет назад. – Пошли отсюда.
Я не знаю, что происходит. Но по какой-то причине они уходят. Вижу, как два силуэта исчезают, и слышу звук спешно удаляющихся шагов. Я закрываю глаза и делаю несколько коротких вдохов через нос. Стараюсь унять волнение. За долгое время мне впервые стало так страшно. Уж лучше камень, прилетевший в голову… В сознании всплывают моменты, когда я запиралась в маленьком чулане, где не было света. Я пряталась от мужчин, которые приходили к моей матери. Закрывала ладонями уши, чтобы не слышать то, чем они занимаются. Но однажды один из них вытащил меня оттуда за щиколотку, сломав при этом замок. Мне повезло, что он отрубился до того, как успел сделать то, что хотел. С тех пор я пряталась под кроватью. У самого края стены. Главное было добежать и нырнуть под нее. Там меня никто не мог достать. Кровать была наглухо прибита к полу, и ни у кого не было таких длинных рук, чтобы до меня дотянуться. Я нашла безопасное место в крошечной квартире – и попалась в огромном особняке.
Я чувствую, как моя грудь ходит ходуном, а сердце готово выпрыгнуть из нее. Еще чуть-чуть, и меня стошнит, вот только я не завтракала. Ненавижу себя за слабость. Я могу отключиться в самый неподходящий момент, отчего становится еще страшнее. Но до панической атаки в этот раз дело не дошло.
Он аккуратно берет меня под локоть. Я услышала его запах до того, как он дотронулся до меня. Уильям. Какое гребаное сумасшествие, что я знаю, как он пахнет.
– Ламботт, – тихо произносит он.
Неужели он и есть та причина, по которой парни ушли? Я нехотя открываю глаза.
– Они ушли? – Голос меня не слушается.
– Да, – хмуро отвечает Уильям. – Кто это был?
– Не знаю… – тяну я.
– Не знаешь?
Я опускаю взгляд и слабо качаю головой.
– Кто это был? – зло чеканит он. – Ответь. – И вновь похоже больше на приказ, чем на просьбу.
Сглатываю нервный ком в горле, но молчу.
– Ты получаешь удовольствие? Садомазохизм и все дела?
Я чувствую его горячий взгляд на своем лице.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – чуть не рычит Маунтбеттен.
– Мне нужно идти, – пытаюсь пройти мимо него.
Но он не дает, преграждая мне путь:
– Я задал вопрос.
Я начинаю злиться.
– Ну а я не отвечаю на глупые вопросы! – грубо выпаливаю я.
– Кто. Это. Был?
– НЕ ЗНА-Ю! – эхом произношу я.
– Ты просто молча терпишь все издевательства. – Серебристые глаза находят мои, и я вижу в них молнии. – Какого черта, Ламботт? Почему не постоишь за себя?
Истерический смех срывается с губ. Я не в состоянии его контролировать.
– Постоять за себя? – И вновь хохот сотрясает грудь и плечи, а на глазах выступают слезы. – То есть мне стоит послать гонцов с объявлением войны каждому, кто меня обижает?
– Да хотя бы послать их к черту, а не дрожать от страха. – Его брови сходятся на переносице.
– Ты не знаешь, что такое быть женщиной! – взрываюсь я. – Тем более женщиной из моего, – тычу я себя в грудь, – мира. Ты идешь по жизни с ростом в метр восемьдесят и мужской уверенностью, будто весь мир тебе чем-то обязан! Заходя в помещение, ты полностью заполняешь его собой и твердым голосом произносишь то, что хочешь, чтобы люди услышали. И думаешь, что мир так работает для всех? – с досадой спрашиваю я и качаю головой. – Нет, Уильям. У тебя есть чертовы привилегии! Тебе никто не шепчет на ухо: «Не будь слишком эмоциональным, не провоцируй, выбирай с умом свои битвы, промолчи, сделай вид, что не заметил, не лезь на рожон». В мужчинах воспитывают сознание, что вас должны услышать! А в нас – мысль, что молчание – признак ума и воспитанности. Хочешь, чтобы тебя уважали и воспринимали всерьез? Молчи, молчи и еще раз молчи, моя драгоценная девочка! – Я гневно бросаю все это ему в лицо.
Маунтбеттен поджимает губы:
– Полегчало?
– Немного.
Он закатывает глаза – как меня бесит эта его привычка! – и, не сказав больше ни слова, отворачивается.
– Ты так просто уйдешь? – растерянно бросаю ему в спину.
Он резко оборачивается и в одно мгновение нависает надо мной:
– А что мне делать, Ламботт? – Его дыхание опаляет кожу. – Стоять и слушать, как ты отчитываешь меня?
Облизываю пересохшие губы, и его горящий взгляд опускается на них.
– И почему мне не плевать?.. – забывшись, бормочет он.
Наши взгляды пересекаются. Он знает, что я услышала его, но не выглядит смущенным.
– Кто это был? – вновь спрашивает он.
– Мне не нужны проблемы, – растерянно отвечаю я.
На его красивом лице появляется холодная усмешка.
– Ты и есть проблема, Ламботт.
* * *
Деревянные стены шале украшены резными узорами. Теплый свет изящных настенных бра создает атмосферу уюта и роскоши, которая мне не близка. Я не вписываюсь. Студенты кучкуются группами, и ни одна из них
