Магаюр - Маша Мокеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствовала необычайное волнение. Стала ходить туда-сюда по комнате. Лучше всего мне думается на прогулке, поэтому я оделась и пошла в дальний магазин через парк.
Осень зрела. В зависимости от силы и направления ветра поодиночке и группами падали последние листья с деревьев согласно неведомому графику. На асфальте кто-то нарисовал мелками сотню лягушек. Малыши на детской площадке клали кленовые листья в игрушечный почтовый ящик. Школьницы фотографировались, подбрасывая в воздух палую листву.
Злость выветрилась из головы так быстро, будто я внезапно узнала, что ей там не место. Подивилась своей нетерпимости. Как я могла о таком подумать? Все вышивают по-разному, это же естественно. Вышивка отражает вкусы, черты характера и жизненные обстоятельства автора. Вышивание для многих отдушина, возможность посидеть в тишине и поразмышлять о том о сём. Создание полотна, которое рассказывает историю, из деталей, найденных повсюду, – настоящее волшебство: взятая из старого журнала схема, купленное в недавно открывшемся магазине бельгийское мулине, кусок ткани из запасов соседки, пропитавшийся запахом лаванды, которую она кладёт в свои шкафчики…
Каждая вышивка уникальна.
Купив глазированных сырков на завтрак, я задумчиво посидела в «Макдоналдсе», потягивая из стаканчика латте после двойного чизбургера, вернулась домой и села за машинку с чётким планом статьи в голове, с ясным пониманием ненужности эмоций и отсебятины. Только точное изложение последних событий, детали, разговоры, комментарии. Никаких преувеличений, предположений, общих слов. Никаких государственных программ, лагерей для плохих вышивальщиц, ведьмовских костров.
Когда я перешла к рассказу о выставке и мастерицах, которые показывали свои работы и делились опытом, мне вдруг снова стало жарко и холодно одновременно. Все эти надушенные женщины, непременно с бусами, на каблуках и с укладкой, казались мне лицемерными показушницами. Воображение рисовало комнату с тихими казахскими швеями, каждая из которых имела своё кресло, торшер, плед и очередное задание, которое она выполняла, пока мастерица, которую мы видим на выставке, красит нарощенные ногти и представляет, как даёт интервью и позирует для обложки «Полуночного вышивания». Я уж было собралась самым карикатурным образом изобразить одну такую, как спохватилась: опять это лихорадочное чувство ненависти, жгучее желание переходить на личности, демонизировать окружающих нахлынуло на меня.
Тогда я убрала печатную машинку в чехол и спрятала её в самый дальний угол гардеробной. Но мысли продолжали крутиться вокруг выставки и её посетительниц. Как это характерно для русских женщин: вот идёт, например, стильно одетая девушка, в строгом пальто, выглаженных брючках, волосы забраны в высокий пучок. А на боку перекинутая через плечо китайская сумка с огромной кошачьей мордой! Отвратительно!.. Но скоро отпустило. Ближе к ночи я благополучно закончила статью на компьютере.
На следующий день отнесла машинку в мастерскую.
– Вроде работает, – сказал ремонтник.
– Да, она печатает, но у меня от неё дурные мысли в голову лезут, – честно сказала я.
Он посмотрел на меня как на дурочку, а потом, видимо, смекнул, что можно заработать, и подытожил:
– Злых духов тоже изгоняем, оставьте предоплату двести рублей и приходите завтра.
За машинкой я пришла через пару дней. Помещение оказалось опечатанным, на двери полицейская наклейка: «Место преступления – не входить!» Меня накрыло чувство вины – тут наверняка произошло убийство, и всё из-за того, что я притащила в починку эту дурацкую машинку! Выйдя на улицу, я спросила у прохожего, где ближайший полицейский участок, и направилась туда.
В холодной комнате с информационными стендами на стенах сидел дежурный сержант. Я изложила ему суть дела. В отличие от ремонтника он не особенно удивился, наверно и не такое слышал от всяких заполошных граждан. Он кивнул и отвёл меня к следователю. Я повторила свою историю. Пока говорила, он не сводил с меня тяжёлого внимательного взгляда. Мне предложили написать заявление, оставить номер телефона и идти домой.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как позвонил следователь (к тому времени я окончательно оправилась от случившегося, особенно после того, как сменила работу – перешла из «Полуночного вышивания» в «Гербарий века»).
– Я хочу сообщить вам новости о странной печатной машинке, – сказал он.
– Надеюсь, не много человек пострадало во время расследования, – шутливо ответила я, но тут же пожалела об этом.
– Смотря сколько для вас «немного человек», – ответил он.
– Простите, я не хотела… Что вам удалось узнать?
– Шрифт машинки совпал со шрифтом машинки, на которой печатались доносы. Их присылал из Восточной Германии в пятидесятых годах один мелкий тайный информатор. В пятьдесят девятом его отозвали в Союз. В шестидесятых он писал доносы на своих соседей, на родителей одноклассников своего сына, на продавщиц из соседнего гастронома… В семьдесят первом году отправлен на принудительное лечение в одну из подмосковных больниц. Там умер от заражения крови. С самой машинкой всё в порядке.
– И как зовут этого агента?
– Не могу вам сказать.
– А что случилось с ремонтником?
– Он заколол таджика, который пришёл подклеить подошву ботинка. Получил десять лет. Суд учёл обстоятельства…
– Понятно! Спасибо, что позвонили!
– Ага, – ответил следователь. И в трубке раздались гудки.
Я и так знала, как зовут агента. Лев Богданович, дед Александры. Она говорила, что заражение крови он получил в походе и умер в кругу семьи. Знала ли Александра про действие машинки? Специально ли мне подарила? Видимо, я стала частью одного из её экспериментов. Я знала, что она записывала все свои глупые вычисления и наблюдения в тетрадку.
Жила Александра на родительской даче. От меня до неё было недалеко – несколько остановок на электричке. Александра как раз находилась в командировке в Киеве, поэтому я просто вышла из дома и села на поезд, а потом вышла на нужной станции, прошла мимо церкви с куполами-луковками тёмно-зелёного цвета, через весь грустный пустой посёлок по мартовской слякоти до крайнего дома. На калитке висел замок с цифровой комбинацией. Набрала год её рождения, и замок открылся. Ключ от дома лежал в сарае в картонном пакете из-под сока «Моя семья». Чтобы войти в сарай, пришлось открыть ещё один цифровой замок, на котором стоял год смерти Дэвида Боуи. Через минуту я была в доме. По дороге размышляла о том, где искать дневник Александры, но копаться в ящиках не пришлось – дневник лежал на столе. Я пролистала записи про украденные у женщин с работы помады (чтобы изучить покупательскую способность коллег, а заодно накрасить губы всем женским скульптурам в городе и посмотреть, какая из помад дольше будет держаться на каменных губах), шведский стол для местных котов (что они будут есть, когда есть выбор), изготовление невидимых чернил (из лимонного сока) и другие её полусумасшедшие идеи. Последним проектом была проверка «машинки зла»: было
