Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В период поправения «жирного народа» и усиления соглашательских настроений белых Данте примыкает к левому крылу пополанского лагеря и становится одним из его активных деятелей. 19 июня 1301 г. поэт резко протестует против оказания военной помощи Бонифацию VIII и дважды в один день берет слово в советах, но не собирает большинства голосов[742]. Показательны сообщения Бруни, что после совета в Санта-Тринита Данте предлагает приорам вооружить народ и опереться на пополанские массы[743]. 13 сентября 1301 г. состоялось заседание советов, посвященное укреплению «Установлений правосудия» и пополанского строя в целом. Первым выступил Данте. Мы имеем полное право предположить, что поэт был среди тех сторонников белых, которые, по словам хрониста Компаньи, требовали не стремиться к соглашению с черными, а «точить мечи».
Данте еще дважды – 20 и 28 сентября – высказывался публично. Не в его власти было что-то изменить в неотвратимом ходе событий. В октябре 1301 г. Данте вошел в состав посольства к папе Бонифацию. Покидая Флоренцию, он не знал, что покидает ее навсегда.
Уже в Риме Данте настигла весть о сдаче родного города Карлу Валуа, о предательском поведении «жирного народа» и о ноябрьском государственном перевороте.
В «Комедии» поэт отзовется о Карле:
Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.
Не землю он, а только грех и стыд
Приобретет…
И о стремлении черных к захвату власти (обращаясь к Флоренции):
Иные общим делом тяготятся,
А твой народ, участливый к нему,
Кричит незваный: «Я согласен взяться!»
И о ноябрьском перевороте:
Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их, бывало,
И сносишь к середине ноября[744].
27 января 1302 г. Данте был осужден по приговору подеста вместе с тремя известными пополанскими политиками[745]. В приговоре значилось лживое обвинение в казнокрадстве и взяточничестве. Впрочем, в заключение Данте и его товарищи обвинялись также в том, что они способствовали поражению черных гвельфов в Пистойе и тратили деньги коммуны во вред «святейшему папе и господину Карлу ради противодействия его приходу». Поэт был осужден по политическим мотивам, откровенно разукрашенным грязной клеветой.
Само собой разумеется, Данте не явился во Флоренцию и не заплатил штрафа. Под этим предлогом, с четырнадцатью другими деятелями партии белых, его осудили 10 марта того же года вторично. На этот раз поэт был заочно приговорен к сожжению. Дом его снесен, имущество реквизировано. Роковой поворот в судьбе Данте – свершился. Отныне он бездомный изгнанник.
«Три женщины пришли к моему сердцу». Три женщины – Правосудие, Естественное и Общественное право. Они рыдают. Они тоже изгнаны из мира. «И я, услышав в божественной речи столь высоких изгнанников, сострадание и утешение, считаю честью уготованную мне ссылку. Потому что, если силы судьбы захотели, чтобы мир отвернулся от изгнанных белых, то пасть вместе с добрыми достойно лишь хвалы. И если бы глаза мои могли увидеть далекий прекрасный сон, охватывающий меня огнем, я счел бы легкими свои невзгоды. Но этот огонь уже настолько испепелил мои кости и плоть, что смерть к груди моей приставила ключи»[746].
Давно уже замечено, что без этой катастрофы Данте не стал бы Данте. Жестокое, но верное суждение! Замысел «Комедии» мог созреть только после 1302 г. Только после 1302 г. окончательно выковались мироощущение и характер поэта. Изгнание перемешало опыт личный и опыт исторический, теоретические доктрины и повседневную реальность, прошлое и грядущее, искусство и политику. Скитания слили судьбу флорентийца Данте с судьбами Италии.
Вначале Данте казалось, что возвращение на родину не за горами. Его сонеты и канцоны полны трогательных жалоб. «Народ мой, что я тебе сделал?» От мольбы он переходит к угрозам: «Иди же, моя канцона, смело и гордо, ведомая любовью, в мой город, о котором я скорблю и плачу, и найди добрых, чей светильник не светит, а погас, и чья доблесть в грязи. Кричи: восстаньте, ибо к вам я взываю, беритесь за оружие и возвысьте Флоренцию, ибо живет она, бедствуя…»[747]
Однако шли годы, а час возвращения все отодвигался. И мольбы, и угрозы – не помогали.
Первое время Данте играл видную роль среди эмигрантов – белых – и даже входил, если верить Бруни, в руководящий совет партии[748]. Он жил тогда чувствами, выраженными в письме белых к кардиналу Николаю Пратскому, – письме, вышедшем, возможно, из-под пера самого поэта: «Ради чего мы устремляемся в гражданскую войну с нашими белыми знаменами и обагряем мечи и копья, как не для того, чтобы те, кто безрассудно наслаждаются нарушением гражданских прав, склонили голову под священным ярмом закона и вернули родине мир. Ибо стрелы наших намерений стремились, стремятся и будут всегда стремиться только к покою и свободе флорентийского народа»[749].
Но непрерывные военные поражения (и в особенности разгром белых в 1304 г.) уничтожили надежды Данте на возвращение во Флоренцию при помощи силы. Перерождение белых не могло прийтись ему по вкусу. Во Флоренции Данте был в пополанской гуще. А в эмиграции ему пришлось очутиться среди кучки «жирных», предавших город Карлу Валуа, и обломков гибеллинской знати. Эта пестрая клика затевала авантюры, злобствовала и разлагалась. В конце концов Данте возненавидел Черки и прочих так же, как и черных.
Брунетто Латини насмешливо скажет в «Аду»:
В обоих станах, увидав твой труд,
Тебя взалкают; только по-пустому,
И клювы их травы не защипнут[750].
Главную роль в эмиграции стала играть феодальная гибеллинская знать, и разрыв Данте с флорентийскими гибеллинами и белыми увековечится в горьком, полном едкого презрения пророчестве Каччагвиды:
«Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.
Но худшим гнетом для тебя отныне
Общенье будет глупых и дурных,
Поверженных с тобою в той долине.
Безумство, злость, неблагодарность их
Ты сам познаешь; но виски при этом
Не у тебя зардеют, а у них.
Об их скотстве объявят перед светом
Поступки их; и будет честь тебе,
Что ты остался сам себе клевретом»[751].
Последние слова в подлиннике буквально означают: «… ты
