Зарубежная любовная лирика - Сборник

«Легче лани юной ты…»

Легче лани юной тыУбегаешь предо мною.Залепечут ли листы,Ветерок ли над водоюПробежит, или в кустахСлышен ящерицы шорох —Уж ее объемлет страх,Гнутся ноги, огнь во взорах.Но я жду, что на бегуТы оглянешься к врагу,И замедлишь шаг и рядомВдруг очутишься со мной,Страх забыв, потупясь взглядом,Мне внимая всей душой!

Западно-европейская поэзия

Италия

Франческо Петрарка

(1304–1374)

Из «Канцоньере»

Был день, в который, по Творце вселеннойСкорбя, померкло Солнце… Луч огняИз ваших глаз врасплох настиг меня:О госпожа, я стал их узник пленный!

Гадал ли я, чтоб в оный день священныйБыла потребна крепкая броняОт нежных стрел? что скорбь страстного дняС тех пор в душе пребудет неизменной?

Был рад стрелок! Открыл чрез ясный взглядЯк сердцу дверь – беспечен, безоружен…Ах! ныне слезы лью из этих врат.

Но честь ли богу – влить мне в жилы яд,Когда, казалось, панцирь был ненужен? —Вам – под фатой таить железо лат?

Благословен день, месяц, лето, часИ миг, когда мой взор те очи встретил!Благословен тот край, и дол тот светел,Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый разЯощутил, когда и не приметил,Как глубоко пронзен стрелой, что метилМне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,Какими оглашал я сон дубрав,Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько славСтяжали ей, певучие канцоны, —Дум золотых о ней, единой, сплав!

Я изнемог от безответных дум —Про то, как мысль от дум не изнеможетО вас одной; как сердце биться можетДля вас одной; коль день мой столь угрюм

И жребий пуст – как жив я; как мой умПленительной привычки не отложитМечтать о вас, а лира зовы множит,Что брег морской – прибоя праздный шум.

И как мои не утомились ногиРазыскивать следы любимых ног,За грезою скитаясь без дороги?

И как для вас я столько рифм сберег? —Которые затем порой не строги,Что был Амур к поэту слишком строг.

Язвительны прекрасных глаз лучи,Пронзенному нет помощи целебнойНи за морем, ни в силе трав волшебной.Болящему от них – они ж врачи.

Кто скажет мне: «Довольно, замолчи!Все об одной поет твой гимн хвалебный!» —Пусть не меня винит, – их зной враждебный,Что иссушил другой любви ключи.

Творите вы, глаза, непобедимымОружие, что точит мой тиран,И стонут все под игом нестерпимым.

Уж в пепл истлел пожар сердечных ран;Что ж день и ночь лучом неотвратимымВы жжете грудь? И петь вас – я ж избран.

Та, чьей улыбкой жизнь моя светла,Предстала мне, сидящему в собореВлюбленных дум, с самим собой в раздоре,И по склоненью бледного чела —

Приветствие смиренному – прочлаВсю смуту чувств, и обняла все гореТаким участьем, что при этом взореПотухли б стрелы Зевсова орла.

Я трепетал; не мог идущей мимоЯ благосклонных выслушать речейИ глаз поднять не смел. Но все палима

Душа той новой нежностью очей!И болью давней сердце не томимо,И неги новой в нем поет ручей.

Внезапную ту бледность, что за мигЦветущие ланиты в снег одела,Я уловил, и грудь похолодела,И встречная покрыла бледность лик.

Иных любовь не требует улик.Так жителям блаженного пределаНе нужно слов. Мир слеп; но без разделаЯ в духе с ней – и в мысль ее проник.

Вид ангела в очарованье томном —Знак женственный любовного огня —Напомню ли сравнением нескромным?

Молчанием сказала, взор склоня(Иль то мечта?), – намеком сердца темным:«Мой верный друг покинет ли меня?»

Коль не любовь сей жар, какой недугМеня знобит? Коль он – любовь, то что жеЛюбовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..

На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?Коль им пленен, напрасны стоны. То же,Что в жизни смерть, – любовь. На больпохожеБлаженство. «Страсть», «страданье» —тот же звук.

Призвал ли я иль принял поневолеЧужую власть?.. Блуждает разум мой.Я – утлый челн в стихийном произволе,

И кормщика над праздной нет кормой.Чего хочу – с самим собой в расколе, —Не знаю. В зной – дрожу; горю зимой.

Сонм светлых звезд и всякое началоВселенского состава, соревнуяВ художестве и в силе торжествуя,Творили в ней Души своей зерцало.

И новое нам солнце возблистало,И каждый взор потупился, предчуя,Что бог любви явил ее, ликуя,Чтоб изощрить на дерзком злое жало.

Пронизанный очей ее лучами,Течет эфир пылающей купиной,И может в нем дышать лишь добродетель.

Но низкое желание мечамиЭдемскими гонимо. Мир свидетель,Что красота и чистота – едино.

Тот жгучий день, в душе отпечатленный,Сном явственным он сердцу предстоит.Чье мастерство его изобразит?Но мысль лелеет образ незабвенный.

Невинностью и прелестью смиреннойПленителен красы унылой вид.Богиня ль то, как смертная, скорбит?Иль светит в скорби свет богоявленный?

Власы – как злато; брови – как эбен;Чело – как снег. В звездах очей угрозыСтрелка, чьим жалом тронутый – блажен.

Уст нежных жемчуг и живые розы —Умильных, горьких жалоб сладкий плен…Как пламя – вздохи; как алмазы – слезы.

Прекрасная рука! Разжалась тыИ держишь сердце на ладони тесной.Я на тебя гляжу, дивясь небеснойХудожнице столь строгой красоты.

Продолговато-нежные персты,Прозрачней перлов Индии чудесной,Вершители моей судьбины крестной,Я вижу вас в сиянье наготы.

Я завладел ревнивою перчаткой!Кто, победитель, лучший взял трофей?Хвала, Амур! А ныне ты ж украдкой

Фату похить иль облаком развей!Вотще! Настал конец услады краткой:Вернуть добычу должен лиходей.

Ведет меня Амур, стремит Желанье,Зовет Привычка, погоняет Младость,И, сердцу обещая мир и сладость,Протягивает руку Упованье.

И я ее беру, хотя заранеБыл должен знать, что послан не на радостьВожатый мне; ведь слепота не в тягостьТому, Кто Разум отдал на закланье.

Прелестный лавр, цветущий серебристо,Чьи совершенства мною завладели,Ты – лабиринт, влекущий неотвратно.

В него вошел в году тысяча тристаДвадцать седьмом, шестого дня апреля,И не провижу выхода обратно.

Земная ль жила золото далаНа эти две косы? С какого брегаПринес Амур слепительного снега —И теплой плотью снежность ожила?

Где розы взял ланит? Где удилаРазмерного речей сладчайших бега —Уст жемчуг ровный? С неба ль мир и негаБезоблачно-прекрасного чела?

Любови бог! кто, ангел сладкогласный,Свой чрез тебя послал ей голос в дар?Не дышит грудь, и день затмится ясный,

Когда поет царица звонких чар…Какое солнце взор зажгло опасный,Мне льющий в сердце льдистый хлад и жар?

В цветущие, прекраснейшие лета,Когда Любовь столь властна над Судьбою,Расставшись с оболочкою земною,Мадонна взмыла во владенья света.

Живая, лишь сиянием одета,Она с высот небесных правит мною.Последний час мой, первый шаг к покою,Настань, смени существованье это!

Чтоб, мыслям вслед, за нею воспарила,Раскрепостясь, душа моя, ликуя,Приди, приди, желанная свобода!

По этой муке надобна и сила,И промедленья боле не снесу я…Зачем не умер я тому три года?

Поют ли жалобно лесные птицы,Листва ли шепчет в летнем ветерке,Струи ли с нежным рокотом в реке,Лаская брег, гурлят, как голубицы, —

Где б я ни сел, чтоб новые страницыВписать в дневник любви, моей тоскеРодные вздохи вторят вдалеке,И тень мелькнет живой моей царицы.

Слова я слышу… «Полно дух крушитьБезвременно печалию, – шепнула, —Пора от слез ланиты осушить!

Бессмертье в небе грудь моя вдохнула.Его ль меня хотел бы ты лишить?Чтоб там прозреть, я здесь глаза сомкнула».

Свой пламенник, прекрасней и яснейОкрестных звезд, в ней небо даровалоНа краткий срок земле; но ревновалоЕе вернуть на родину огней.

Проснись, прозри! С невозвратимых далейВолшебное спадает покрывало.Тому, что грудь мятежно волновало,Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.

Благодари! То нежным умиленьем,То строгостью она любовь звалаБожественней расцвесть над вожделеньем.

Святых искусств достойные делаГлаголом гимн творит, краса – явленьем:Я сплел ей лавр, она меня спасла!

Восхитила мой дух за грань вселеннойТоска по той, что от земли взята;И я вступил чрез райские вратаВ круг третий душ. Сколь менее надменной

Она предстала в красоте нетленной!Мне руку дав, промолвила: «Я та,Что страсть твою гнала. Но маетаНедолго длилась, и неизреченный

Мне дан покой. Тебя лишь возле нет, —Но ты придешь, – и дольнего покрова,Что ты любил. Будь верен; я – твой свет».

Что ж руку отняла и смолкло слово?Ах, если б сладкий все звучал привет,Земного дня я б не увидел снова!

Ни ясных звезд блуждающие станы,Ни полные на взморье паруса,Ни с пестрым зверем темные леса,Ни всадники в доспехах средь поляны,

Ни гости с вестью про чужие страны,Ни рифм любовных сладкая краса,Ни милых жен поющих голосаВо мгле садов, где шепчутся фонтаны, —

Ничто не тронет сердца моего.Все погребло с собой мое светило,Что сердцу было зеркалом всего.

Жизнь однозвучна. Зрелище уныло.Лишь в смерти вновь увижу то, чегоМне лучше б никогда не видеть было.

Преполовилась жизнь. Огней немногоЕще под пеплом тлело. НетяжелБыл жар полудней. Перед тем как в долСтремглав упасть, тропа стлалась отлого.

Утишилась сердечная тревога,Страстей угомонился произвол,И стал согласьем прежних чувств раскол.Глядела не пугливо и не строго

Мне в очи милая. Была пора,Когда сдружиться с чистотой достоинАмур, и целомудренна игра

Двух любящих, и разговор спокоен.Я счастлив был… Но на пути добраНам смерть предстала, как в железе воин.

Я мыслию лелею непрестаннойЕе, чью тень отнять бессильна Лета,И вижу вновь ее в красе расцвета,Родной звезды восходом осиянной.

Как в первый день, душою обаяннойЛовлю в чертах застенчивость привета.«Она жива, – кричу, – как в оны лета!»И дара слов молю из уст желанной.

Порой молчит, порою… Сердцу дорогТакой восторг!.. А после, как от хмеляОчнувшийся, скажу: «Знай, обманула

Тебя мечта! В тысяча триста сорокОсьмом году, в час первый, в день апреляШестый – меж нас блаженная уснула».

Когда она почила в Боге, встретилЛик ангелов и душ блаженных ликИдущую в небесный Град; и кликЛикующий желанную приветил.

И каждый дух красу ее приметилИ вопрошал, дивясь: «Ужель то ликПаломницы земной? Как блеск великЕе венца! Как лен одежды светел!..»

Обретшая одну из лучших доль,С гостиницей расставшаяся бренной,Оглянется порою на юдоль —

И, мнится, ждет меня в приют священный.За ней стремлю всю мысль, всю мощь,всю боль…«Спеши!» – торопит шепот сокровенный.

«Промчались дни мои, как бы оленей…»