Брыки F*cking Дент - Дэвид Духовны

– Мамочка? – сказала она.

– Да, милая, – сказала мама.

– Не умирай. Ладно? Живи. Невиноватая. Ты живи.

Глаза у мамы прояснились: казалось, Христина видна ей насквозь. Девочка надеялась, что мама улыбнется, рассмеется и станет свободна. Но мама уткнулась головой девочке в грудь, сгребла дочь в охапку и заплакала так, как на виду у девочки никогда не хотела.

– Детка, детка, детка, – все повторяла она, – моя милая, милая детка, – и плакала, и задыхалась.

Ну ой, думала Христина, неудачный день, слова не те. Я еще за них помолюсь. Иисус мне их нашепчет. Эт спиритус санкти[168]. Дух возблагодарит тебя. Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться[169]. Но я нуждаюсь, еще как нуждаюсь – в тех словах. Я еще поищу. И найду. Надо найти.

27

12 августа 1978 года

– Йо-йо-йо! Господин Арахис, пор фавор[170]? Мира мира, сеньор Арахис!

У «Янки» в тот день началась серия игр на домашнем стадионе, и Тед работал. Он привез «Человека-Двойномята» с собой и в затишьях игры и продаж арахиса успевал читать. Отцова проза Теда впечатлила, он заметил кое-какие общие для них обоих стилистические пунктики и решил, что это генетическое. С чего бы генам определять лишь физические черты, цвет глаз и леворукость? Почему не остальные, более тонкие, нетелесные склонности – любовь к точке с запятой, например, или тягу нанизывать определения до бесконечности? Читая прозу Марти, Тед чувствовал себя в большей мере сыном своего отца, биологически, чем за всю предыдущую жизнь. Он всегда считал себя клоном матери, и, если б она рассказала эту историю по-своему, он рассказал бы ее так же. Тед был на сто процентов ее. Марти разделял этот взгляд. «Внушал я твоей матери, чтоб отъебалась, – любил он говаривать в свое время, – и девять месяцев спустя ты б родился». Но поток слов с этих обожженных страниц оказался тестом на отцовство – с положительным результатом, и Теду от этого было и хорошо и тошно разом. Он читал дальше:

Бейсбол – единственная игра, которой завидует смерть. Бейсбол берет верх над временем. Все прочие виды спорта идут по часам и потому подвластны смерти. И лишь бейсбол может длиться вечно. Лишь бы не огрести третий аут в девятом иннинге, всегда остается возможность, что ХХХХХХХХХХХХ [вычеркнуто] игра не превратится [так!], возможность на победу, возможность, что никогда не умрешь. Человек-Двойномят размышлял над всем этим, а сам целовал ее и надеялся, что этот день можно продлить на дополнительные иннинги.

Тед читал это у своего шкафчика в раздевалке, а рядом облачался в цивильное Манго.

– Ты сегодня чуток рассеянный был, Тедди Бей-мяч. Ни разу из-за спины не кинул. Пятьдесят три процента хитов. Так мало не бывало с тех паршивых дней в семьдесят шестом, когда у тебя мочевой пузырь воспалился, помнишь? Что за дела, Джерри?

– Ничего, Манго. Все хорошо. Вот и все дела. Власть рабочим.

– Власть рабочим, – отозвался Манго.

Они стукнулись кулаками, и Тед вышел в коридор, ведший со стадиона.

Миновал комнату, где игрокам давали сеансы физиотерапии, заглянул. Увидел спины пары тренеров напротив телевизора, в руках – по планшету, что-то записывали. Тед заметил, что телики подключены к этим новым машинкам, видеомагнитофонам, и тренеры смотрели какую-то игру, состоявшуюся в этом году, и пускали ее то побыстрее, то помедленнее. Удивительные машинки. Вот как оно теперь по-новому, подумал Тед: можно замедлить жизнь и разглядеть то, что когда-то проносилось мимо незамеченным. Тренеры смотрели, как бьет Реджи Джексон. Реджи замахнулся так сильно, что чуть не плюхнулся на задницу. На замахах этого парня не обставишь. Теду показалось, что он заметил у Реджа малюсенькую оттяжку перед тем, как тот начал замах, крошечное колебание в руках, из-за которого могла случиться миллисекундная задержка, равная разнице между сильным ударом и страйк-аутом. Тед не был уверен, жульничество это в спорте или нет, но подумал, что, если бы жизнь можно было замедлить, удалось бы ее разглядеть, а значит, и сыграть получше.

Может, вот что со мной трава и делает, размышлял он, – все замедляет, чтобы я смог вглядеться. Может, вот что с моей жизнью делает писательство. Замедляет ее. Может, мое писательство замедляет жизнь недостаточно. Тед задумался, мыслимо ли замедлить писательство – или Марти, или женщин. Может, рак замедлил Марти, чтобы Теду удалось разглядеть Марти и в заминке отцовой души воспринять его точно. Или вот женщины. На Тедов взгляд, они двигаются слишком быстро. Пустить бы Мариану в замедленной промотке на видеомагнитофоне – какие тайны тогда откроются Теду, что он в ней увидит? В чем ее оттяжка?

В общем, он решил, что мог бы поделиться мыслями с тренерами, – не о Мариане, конечно, а о Реджи. Как и многие не включенные в игру, Тед ее прекрасно прозревал. Вероятно, если не дать человеку преуспеть в чем-нибудь, он становится восприимчив к тому, в чем состоит успех или поражение этого дела, одержим его особенностями и тайнами, а одаренные не лезут разбираться – они просто выполняют, и все; менее даровитые ломают голову, размышляют, тревожатся, набираются знаний окольным путем и могут поэтому учить других. Одаренные не могут научить тому, чему не учились сами. Вот почему большинство великих тренеров никогда не были великими игроками, а лучшие тренеры – всегда посредственные игроки, и подвижный, задиристый Билли Мартин[171], недавно уволенный управляющий «Янки», – блестящий пример. И только Тед собрался открыть рот, поделиться наблюдением, что он углядел у Реджи оттяжку, один из тренеров заметил его, зыркнул злобно и захлопнул дверь прямо перед носом у г-на Арахиса.

28

Тед теперь вставал раньше, чем у себя дома, и, когда зашел Марти, не спал уже пару часов.

– Хотел дать тебе отдохнуть, – сказал Тед.

Марти картинно принюхался:

– Кажется, запахло Гинзбергом.

Тед показал отцу спасенную из огня тетрадь:

– Читаю твой роман, пап, он неплох.

Марти сплюнул.

– Предполагалось, что ты дашь этому говну догореть. – Он закашлялся – его, похоже, скрутило болью. – Чертовы «Носки» опять продули.

– Ты не пытался его издать?

– Дрянными романами сыт не будешь.

– Ну, работу же ты не бросал. По ночам писал?

– Тед, выкинь это, пожалуйста.

– Тут есть отличные писательские находки.

– Иногда посрешь и минутку любуешься этим делом, прежде чем смыть, да?

– Тебе виднее.

– Ладно, полюбовались, теперь смой.

– Нет.

Марти закашлялся сильнее.

– Черт бы драл «Носки» – и черт бы драл тебя. Пойду лягу.

Марти ушел спать дальше. Тед соорудил себе сэндвич и кофе и снова уселся читать «Человека-Двойномята». В книге имелась дочь, а не сын, и хотя Тед понимал, что это вымысел, ему все равно было немного обидно. Означало ли это, что старик хотел дочь? Такова опасность чтения прозы близких людей: все время ищешь параллели и намеки, словно это головоломка, письмо в бутылке. Вот как думает Марти о Теде, что ли? Означает ли это, что Марти совсем не хотел сына? Или не хотел именно Теда? Ну как тут не проецировать. От мысли, что у него нет сына и некому, стало быть, предвзято копаться в его работах, Теду полегчало. Но он-то сам – сын, ничего не поделаешь.

Ближе к полудню опять загремел этот кошмарный дверной звонок. Теду в отчем доме были известны лишь два звука: удар о дверь «Нью-Йорк Таймс», запущенной не укротимой рукою мальчика-почтаря, и стук/звонок Марианы. Тед изо всех сил надеялся, что это второе, а не первое, глянул в зеркало – удостовериться, что на нем не напялено одежд двенадцатилетнего мальчика. Черт, какой же он жирный. В попытке начать сбрасывать вес он немного потрусил на месте перед дверью. Мариана. Тед запыхался. Как ему это удалось, пробежавшись лишь до двери? Со стороны смотрится небось как серийный убийца. Стремясь изобразить невозмутимость, Тед сказал, словно с некоторым разочарованием:

– Опять вы. – Один-ноль, подумал Тед и добавил в порядке туше: – Оле[172]. – Оле? Два-ноль.

– Ола[173]. Вы разобрались, что именно противоположно пятидесяти процентам?

– Не-а, пока вожусь с вычислениями.

– Как Марти?

– А, вы пришли к Марти.

– А что, вы тоже болеете?

– У меня чешется.

– Вероятно, вам стоит позаниматься с нами йогой. Поможет сбросить лишний вес.

– Это не жир. Это утепление. Зима на носу. Я медведю подобен.

– Как угодно. Что же Марти?

– Доставка к порогу, полное обслуживание, смертельный патронаж. Впечатляет. – Не-не. Полное обслуживание смахивает на массажные услуги. Откручиваем назад. – Не полное обслуживание, конечно, ничего такого не подразумевалось. Разнообразие услуг. Глубина. Всеохватность. Тщательность. Прервите меня когда пожелаете. Заткнусь прямо сейчас. Он ушел спать.