Лирика - Александр Блок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 июля 1912
«Есть игра: осторожно войти…»
Есть игра: осторожно войти,Чтоб вниманье людей усыпить;И глазами добычу найти;И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и грубЧеловек, за которым следят, —Он почувствует пристальный взглядХоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой – точно сразу поймет:Вздрогнут плечи, рука у него;Обернется – и нет ничего;Между тем – беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд,Что его невозможно поймать;Чуешь ты, но не можешь понять,Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть;Так – игра, как игра у детей:И в собрании каждом людейЭти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь,Отчего так бывает порой,Что собою ты к людям придешь,А уйдешь от людей – не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз,Только лучше б ничей не следил:Слишком много есть в каждом из насНеизвестных, играющих сил…
О, тоска! Через тысячу летМы не сможем измерить души:Мы услышим полет всех планет,Громовые раскаты в тиши…
А пока – в неизвестном живемИ не ведаем сил мы своих,И, как дети, играя с огнем,Обжигаем себя и других…
18 декабря 1913
«Как растет тревога к ночи!..»
Как растет тревога к ночи!Тихо, холодно, темно.Совесть мучит, жизнь хлопочет.На луну взглянуть нет мочиСквозь морозное окно.
Что-то в мире происходит.Утром страшно мне раскрытьЛист газетный. Кто-то хочетПоявиться, кто-то бродит.Иль – раздумал, может быть?
Гость бессонный, пол скрипучий?Ах, не все ли мне равно!Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,Монотонной и певучей!Вновь я буду пить вино!
Все равно не хватит силыДотащиться до концаС трезвой, лживою улыбкой,За которой – страх могилы,Беспокойство мертвеца.
30 декабря 1913
«Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,И вечность сама загляделась в погасшие очи,И муки утихли. А если б и были высокие муки, —Что нýжды? – Я вижу печальное шествие ночи.
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.Открой мои книги: там сказано все, что свершится.Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —Молилось и пело тебя, но ведь ты – не царица.
Царем я не буду: ты власти мечты не делила.Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.Вот новая ноша: пока не откроет могилаСырые объятья, – тащиться без важного дела…
Но я – человек. И, паденье свое признавая,Тревогу свою не смирю я: она все сильнее.То ревность по дому[54], тревогою сердце снедая,Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее[55].
21 февраля 1914
Жизнь моего приятеля
1. «Весь день – как день: трудов исполнен малых…»
Весь день – как день: трудов исполнен малыхИ мелочных забот.Их вереница мимо глаз усталыхНенужно проплывет.
Волнуешься, – а в глубине покорный:Не выгорит – и пусть.На дне твоей души, безрадостной и черной,Безверие и грусть.
И к вечеру отхлынет вереницаТвоих дневных забот.Когда ж в морозный мрак засмотрится столицаИ полночь пропоет, —
И рад бы ты уснуть, но – страшная минута!Средь всяких прочих дум —Бессмысленность всех дел, безрадостность уютаПридут тебе на ум.
И тихая тоска сожмет так нежно горло:Ни охнуть, ни вздохнуть,Как будто ночь на все проклятие простерла,Сам дьявол сел на грудь!
Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,Но некому помочь:Куда ни повернись – глядит в глаза пустыеИ провожает – ночь.
Там ветер над тобой на сквозняках простонетДо бледного утра;Городовой, чтоб не заснуть, отгонитБродягу от костра…
И, наконец, придет желанная усталость,И станет все равно…Чтó? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!Ну, разве не смешно?
11 февраля 1914
2. «Поглядите: вот бессильный…»
Поглядите, вот бессильный,Не умевший жизнь спасти,И она, как дух могильный,Тяжко дремлет взаперти.
В голубом морозном сводеТак приплюснут диск больной,Заплевавший все в природеНестерпимой желтизной.
Уходи и ты. ДовольноТы терпел, несчастный друг,От его тоски невольной,От его невольных мук.
То, что было, миновалось,Ваш удел на все похож:Сердце к правде порывалось,Но его сломила ложь.
30 декабря 1913
3. «Все свершилось по писаньям…»
Все свершилось по писаньям:Остудился юный пыл,И конец очарованьямПостепенно наступил.
Был в чаду, не чуя чада,Утешался мукой ада,Перечислил все слова,Но – болела голова…
Долго, жалобно болела,Тело тихо холодело,Пробудился: тридцать лет.Хвать-похвать, – а сердца нет.
Сердце – крашеный мертвец.И, когда настал конец,Он нашел весьма банальнойСмерть души своей печальной.
30 декабря 1913
4. «Когда невзначай в воскресенье…»
Когда невзначай в воскресеньеОн душу свою потерял,В сыскное не шел отделенье,Свидетелей он не искал.
А было их, впрочем, не мало:Дворовый щенок голосил,В воротах старуха стояла,И дворник на чай попросил.
Когда же он медленно вышел,Подняв воротник, из ворот,Таращил сочувственно с крышиГлазищи обмызганный кот.
Ты думаешь, тоже свидетель?Так он и ответит тебе!В такой же гульбеЕго добродетель!
30 декабря 1913
5. «Пристал ко мне нищий дурак…»
Пристал ко мне нищий дурак,Идет по пятам, как знакомый.«Где деньги твои?» – «Снес в кабак».«Где сердце?» – «Закинуто в омут».
«Чего ж тебе надо?» – «Того,Чтоб стал ты, как я, откровенен,Как я, в униженьи, смиренен,А больше, мой друг, ничего».
«Что лезешь ты в сердце чужое?Ступай, проходи, сторонись!»«Ты думаешь, милый, нас двое?Напрасно: смотри, оглянись…»
И правда (ну, задал задачу!),Гляжу – близь меня никого…В карман посмотрел – ничего…Взглянул в свое сердце… и плачу.
30 декабря 1913
6. «День проходил, как всегда…»
День проходил, как всегда:В сумасшествии тихом.Все говорили кругомО болезнях, врачах и лекарствах.О службе рассказывал друг,Другой – о Христе,О газете – четвертый.Два стихотворца (поклонники Пушкина)Книжки прислалиС множеством рифм и размеров.Курсистка прислалаРукопись с тучей эпиграфов(Из Надсона и символистов).После – под звон телефона —Посыльный конверт подавал,Надушённый чужими духами.Розы поставьте на стол —Написано было в записке,И приходилось их ставить на стол…После – собрат по перу,До глаз в бороде утонувший,О причитаньях у южных хорватовРассказывал долго.Критик, громя футуризм,Символизмом шпынял,Заключив реализмом.В кинематографе вечеромЗнатный барон целовался под пальмойС барышней низкого званья,Ее до себя возвышая…Все было в отменном порядке.
Он с вечера крепко уснулИ проснулся в другой стране.Ни холод утра,Ни слово друга,Ни дамские розы,Ни манифест футуриста,Ни стихи пушкиньянца,Ни лай собачий,Ни грохот тележный —Ничто, ничтоВ мир возвратить не могло…
И что поделаешь, право,Если отменный порядокМилого дольнего мираВ сны иногда погрузит,И в снах этих многое снится…И не всегда в них такой,Как в мире, отменный порядок…
Нет, очнешься порой,Взволнован, встревоженВоспоминанием смутным,Предчувствием тайным…Буйно забьются в мозгуСлишком светлые мысли…И, укрощая их буйство,Словно пугаясь чего-то, – не лучше ль,Думаешь ты, чтоб и новыйДень проходил, как всегда:В сумасшествии тихом?
24 мая 1914
7. «Греши, пока тебя волнуют…»
Говорят черти:Греши, пока тебя волнуютТвои невинные грехи,Пока красавицу колдуютТвои греховные стихи.
На утешенье, на забавуПей искрометное вино,Пока вино тебе по нраву,Пока не тягостно оно.
Сверкнут ли дерзостные очи —Ты их сверканий не отринь,Грехам, вину и страстной ночиШепча заветное «аминь».
Ведь все равно – очарованьеПройдет, и в сумасшедший часТы, в исступленном покаяньи,Проклясть замыслишь бедных, нас.
И станешь падать – но толпоюМы все, как ангелы, чисты,Тебя подхватим, чтоб пятоюО камень не преткнулся ты…
10 декабря 1915
