Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

Они спустились по трапу. В кормовой части судна все переборки были убраны, так что получилась просторная, хотя и низкая каюта. Каронады по обоим бортам придавали роскошной обстановке оттенок воинственности, слегка приглушенный тем, что все помещение было убрано цветами. Посередине стоял большой белый стол под ослепительно-белой скатертью. Через патрубки в люках проникало свежее дыхание пассата, и под двойной защитой навеса и верхней палубы здесь царила восхитительная прохлада. Хорнблауэр приметил два странных агрегата, наподобие колес, установленных в люках. Они непрерывно вращались, и он сообразил наконец, зачем матрос на шкафуте вертел ручку: она приводила в движение эти колеса, которые благодаря какому-то хитрому механизму гнали в каюту воздух, действуя как лопасти ветряной мельницы, с тем отличием, что мельница приводится в движение ветром, а эти колеса сами его порождали.

Хозяин вежливо указал гостям их места, те сели и стали ждать обеда. Для начала внесли два больших блюда, установленных в еще более огромные, наполненные колотым льдом. Во внутренних блюдах было что-то серое, зернистое.

– Икра! – Его превосходительство, оправившись от первого изумления, положил себе на тарелку щедрую порцию.

– Надеюсь, она придется вам по вкусу, сэр, – ответил Рамсботтом. – И я рекомендую попробовать ее с водкой. Водка та самая, которую подают при дворе русского императора.

Разговор об икре и водке занял все время до следующей перемены. Хорнблауэр последний раз пробовал это сочетание во время обороны Риги, что позволило ему внести свою лепту в обсуждение.

Подали следующее блюдо.

– Это кушанье вам привычно, – заметил Рамсботтом, – но мне нет надобности просить за него извинений. Насколько я понимаю, это один из карибских деликатесов.

На блюдах была летучая рыба.

– Когда она приготовлена так, извинений просить не за что, – заявил его превосходительство. – Ваш шеф-повар – настоящий волшебник.

В соусе, поданном к рыбе, угадывался лишь легчайший намек на горчицу.

– Рейнвейн или шампанское? – произнес возле уха тихий голос. Хорнблауэр уже слышал, как губернатор на тот же вопрос ответил: «Для начала рейнвейн». Шампанское было сухим и неописуемо вкусным. Величайшие гурманы древности, Нерон, Вителлий или Лукулл, даже вообразить не могли, что такое летучая рыба с шампанским.

– Скоро вам предстоит совсем другая жизнь, Хорнблауэр, – заметил его превосходительство.

– Истинная правда, сэр.

Рамсботтом, сидевший между ними, изобразил вежливый интерес:

– Ваша милость выходит в море?

– На следующей неделе, – ответил Хорнблауэр. – Я вывожу свою эскадру на маневры до того, как начнется сезон ураганов.

– О да, понимаю, это необходимо, чтобы сохранить боеспособность, – согласился Рамсботтом. – И долго продлятся маневры?

– Недели две или чуть больше. Надо напомнить матросам, что такое тяжелый труд, солонина и вода из бочки.

– И себе тоже, – хмыкнул губернатор.

– И мне тоже, – скорбно признал Хорнблауэр.

– И вы берете на учения всю эскадру? – спросил Рамсботтом.

– Да. Я ни для кого не делаю исключений.

– Замечательное правило, милорд.

После летучей рыбы подали муллигатони – густой индийский суп с пряностями, весьма подходящий к карибским вкусам.

– Отлично! – был краткий вердикт губернатора после первой ложки. Снова подали шампанское, разговор становился все оживленнее и оживленнее. Рамсботтом умело его поддерживал.

– Какие новости с материка? – спросил он губернатора. – Этот тамошний Боливар – как его успехи?

– Он пока не сдается. Однако испанцы шлют подкрепления всякий раз, как позволяют их собственные внутренние неурядицы. Сейчас губернатор Каракаса как раз ожидает прибытия новых войск. А вы знаете, что еще несколько лет назад Боливар укрывался на этом самом острове?

– Вот как, сэр?

Гражданская война на материке живо занимала всех присутствующих за столом. Насилие и кровопролитие, слепой героизм и беззаветное самопожертвование, верность королю и желание независимости – все это переплелось сейчас в Венесуэле. Война и болезни опустошали плодородные земли и некогда цветущие города.

– Как скажется на положении испанцев мятеж в Маракайбо, Хорнблауэр? – спросил губернатор.

– Для них это незначительная потеря, сэр. Пока Ла-Гуайра в их руках, морские коммуникации остаются открытыми. Дороги настолько плохи, что Ла-Гуайра всегда была для них главным окном во внешний мир, – это всего лишь открытый рейд, но там отличная якорная стоянка.

– А Маракайбо взбунтовался? – спросил Рамсботтом.

– Новость пришла сегодня утром, – сказал губернатор. – Крупный успех Боливара после стольких поражений. Его войско, надо думать, было близко к отчаянию.

– Его войско, сэр? – повторил судья. – Да половина его людей – британские пехотинцы.

Хорнблауэр знал, что это правда. Костяк Боливаровой армии составляли английские ветераны. Льянерос – пастухи с венесуэльских равнин – блестящие кавалеристы, но для долгой кампании одной кавалерии мало.

– Даже английская пехота может пасть духом после стольких поражений, – мрачно произнес губернатор. – Испанцы контролируют все побережье – спросите адмирала.

– Так и есть, – согласился Хорнблауэр. – Это сковывает действия Боливаровых приватиров.

– Надеюсь, вы не сунетесь в эту заваруху, мистер Рамсботтом, – сказал губернатор.

– Там с вами быстро разделаются, – добавил судья. – Доны не допустят независимости. Вас схватят, и вы будете годы гнить в испанской тюрьме, прежде чем мы вытащим вас из когтей короля Фердинанда. Если вы не зачахнете раньше или вас не вздернут как пирата.

– Я не собираюсь приближаться к материку, – ответил Рамсботтом, – по крайней мере, покуда война. Жаль, конечно. Венесуэла – родина моей матери, и я хотел бы там побывать.

– Ваша мать из Венесуэлы, мистер Рамсботтом? – спросил губернатор.