Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– Сомнений нет, – сказал Хорнблауэр Хуперу, затем вновь обратился к голландцу: – Сожалею, но вас провели. Этот человек – самозванец. Прокламация – фальшивка.
Голландец затопал ногами от возмущения. Несколько мгновений он не мог подобрать слов на незнакомом языке и наконец выпалил название, которое повторил несколько раз:
– «Гельмонд»! «Гельмонд»!
– Что за «Гельмонд», сэр? – спросил Хорнблауэр.
– Одно из наших судов. Ваш корабль – «Бесстрашный» – его захватил.
– Ценное судно?
– У него на борту были пушки для испанской армии. Две батареи полевой артиллерии: орудия, лафеты, боеприпасы… всё!
– Пиратство! – воскликнул Хупер.
– Похоже на то, – ответил Хорнблауэр.
Испанский офицер, понимавший из разговора меньше половины, всем своим видом выражал нетерпение. Хорнблауэр, с усилием вспоминая подзабытый испанский, принялся косноязычно объяснять, что произошло. Испанец отвечал бурно – настолько бурно, что Хорнблауэр один раз даже попросил его говорить медленнее. Рамсботтом вошел в Ла-Гуайру со своей драгоценной прокламацией. При одном лишь намеке, что британский флот блокировал побережье, все капитаны повернули прочь, за одним единственным исключением. «Гельмонда» ждали как последнюю надежду. Боливар шел на Каракас; близилась битва, которая решит судьбу испанского господства в Венесуэле. Морильо нуждался в артиллерии. Мало того, что ее не доставили. Из услышанного почти непреложно следовало, что две полевые батареи сейчас в руках Боливара. Испанец в отчаянии заломил руки.
Хорнблауэр коротко перевел его слова Хуперу. Тот сочувственно покачал головой:
– Пушки – у Боливара, это как пить дать. Господа, я весьма сожалею о происшедшем. Однако я должен заявить, что правительство его величества не несет за это никакой ответственности. Если ваши представители власти не предприняли никаких шагов к тому, чтобы разоблачить самозванца…
Это вызвало новый взрыв. Британское правительство должно было принять меры, чтобы самозванцы не носили его мундир и не выдавали себя за его офицеров. Потребовался весь тяжеловесный такт Хупера, чтобы успокоить взбешенных иностранцев.
– Господа, если вы позволите мне посовещаться с адмиралом, мы, возможно, найдем решение, которое удовлетворит всех.
Наедине с губернатором Хорнблауэр еле-еле подавил улыбку – в критические минуты его всегда разбирал смех. Было что-то забавное в мысли, что треуголка и эполеты могут переломить ход войны; о грозной репутации британского флота свидетельствовал тот факт, что для этого хватило одного крохотного суденышка.
– Рамсботтом и его венесуэльская матушка, черти бы их драли! – воскликнул губернатор. – Это не просто пиратство. Это государственная измена. Нам придется его повесить.
– Мм, – протянул Хорнблауэр. – Вероятно, у него каперский патент от Боливара.
– Но переодеться британским офицером? Подделать официальный документ?
– Военная хитрость. В тысяча восемьсот двенадцатом американский офицер точно так же ввел в заблуждение португальские власти Бразилии.
– О вас я тоже слышал нечто подобное, – ухмыльнулся Хупер.
– Без сомнения, сэр. Противник, верящий в то, что ему говорят, – глупец.
– Но мы не противник.
– Да. Мы и не пострадали. Испанцам и голландцам некого винить, кроме самих себя.
– Этот Рамсботтом – подданный его величества.
– Верно, сэр. Однако, если у него патент от Боливара, он в качестве офицера революционной армии может совершать действия, недопустимые для частного лица.
– Вы хотите сказать, пусть и дальше держит свою блокаду? Чушь!
– Разумеется, нет, сэр. Я при первой возможности арестую его и отправлю бриг в Англию для разбирательства. Однако дружественная держава обратилась к вам как к представителю его величества с вопросом, устанавливали ли вы блокаду. Надо сделать все, что в вашей власти, чтобы правда стала известна как можно скорее.
– В кои-то веки вы заговорили как разумный человек. Надо немедля послать депеши в Кюрасао и Каракас. Это будет ваша обязанность. Вам лучше отправиться лично.
– Да, сэр. Я отплыву с береговым бризом. Будут у вас еще инструкции для меня, сэр?
– Нет. То, что творится в открытом море, – ваша забота, не моя. Вы отвечаете перед кабинетом через Адмиралтейство. Честно сказать, я вам не завидую.
– Думаю, что переживу, сэр. Я отплыву в Ла-Гуайру, а на Кюрасао отправлю другое судно. Быть может, ваше превосходительство напишет официальные ответы на адресованные вам запросы, чтобы они были готовы к моему отплытию?
– Сейчас прямо и начну, – сказал губернатор и, не удержавшись, выплеснул обуревавшие его чувства: – Черт побери этого Рамсботтома с его икрой и консервированным мясом!
– Он насадил на крючок мелкую рыбешку, чтобы поймать крупную, ваше превосходительство, – ответил Хорнблауэр.
Так получилось, что матросы «Клоринды», вместо ночного гулянья в кингстонских кабаках, до утра грузили воду и провиант в таком темпе, что у них не оставалось времени и сил проклинать адмирала, оставившего их без долгожданного отдыха. С первыми лучами солнца корабль вышел из бухты. Тем временем береговой бриз задул в полную мощь, и «Клоринда» под адмиральским флагом на бизань-мачте устремилась в бейдевинд на юго-восток, в тысячемильное плавание к Ла-Гуайре. На ее борту был бригадир дон Мануэль Руис, представитель Морильо, которого Хорнблауэр предложил отвезти обратно. Испанцу не терпелось скорее оказаться на месте и снять установленную Рамсботтомом блокаду. Ни о чем другом он думать не мог: очевидно, дела у правительственных войск были совсем плохи. Дивные тропические закаты означали для него одно: еще день прошел, а блокада так и не снята. То, как «Клоринда» неслась в крутой бейдевинд, рассекая длинные валы и взметая фонтаны брызг, не пробуждало в нем и капли восторга: он бы предпочел лететь с попутным ветром. Каждый полдень, когда положение корабля накалывали на карту, Руис смотрел на
