Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

– Вот как, милорд? – почтительно переспросил Фелл.

– И многие в Пуэрто-Кабельо спешат покинуть город до того, как сюда вступит Либерадор[68], – добавил Хорнблауэр.

Он слышал, что война за независимость ведется с испанской жестокостью и что даже репутация Боливара омрачена казнями и резней. То, что происходило сейчас, вполне подтверждало эти слухи. Итак, Боливар на подступах к городу. Он выиграл битву при Карабобо; победа в открытом поле так близко от Каракаса означает крах правительственных войск. Карабобо станет Йорктауном южноамериканской войны за независимость[69]. Вероятно, Рамсботтом счел потерю «Абидосской невесты» незначительной платой за освобождение целого континента.

Впрочем, требовалось удостовериться в своей догадке. Кабинет министров захочет как можно скорее узнать из первых рук, что происходит в Венесуэле.

– Сэр Томас, – сказал Хорнблауэр, – я отправлюсь на берег.

– Вы возьмете с собой вооруженный отряд, милорд?

– Как пожелаете, – ответил Хорнблауэр. Десять матросов с ружьями едва ли спасут его от революционной армии, но спорить не хотелось.

К тому времени когда он под палящим солнцем ступил на пристань, гавань уже опустела: не осталось ни одного рыбачьего суденышка, ни одного живого человека на виду. Хорнблауэр двинулся вперед. Джерард шел рядом, вооруженные матросы замыкали тыл. Длинные извилистые улицы были не совсем покинуты; кое-где из окон выглядывали старики, женщины или дети. Внезапно справа послышался ружейный треск – эхо выстрелов глухо раскатилось во влажном тяжелом воздухе. Затем показалась колонна больных и раненых. Полуголые люди брели, спотыкаясь и падая. Некоторые вставали, некоторым удавалось отползти с дороги, некоторые так и оставались лежать, и другие через них перешагивали. Израненные, босые, в бреду от лихорадки или согнувшиеся пополам от боли в животе, они плелись вперед, а перестрелка тем временем звучала все ближе. За последним раненым показались солдаты арьергарда – в их лохмотьях с трудом можно было угадать сине-желтые мундиры испанских правительственных войск. Хорнблауэр про себя отметил, что роялистская армия еще в состоянии выставить дисциплинированный арьергард, а значит, это не паническое бегство, однако отряд был плачевно мал – человек, может быть, двести – и двигался врассыпную. Солдаты скусывали патроны, забивали пыжи, выплевывали в дуло пулю и по одному, по двое оставались ждать в укрытии, чтобы лучше прицелиться в наступающего противника. Среди них было человек десять офицеров с блестящими на солнце обнаженными шпагами. Старший из офицеров, верховой, при виде Хорнблауэра и его матросов в изумлении натянул поводья.

– Кто вы? – крикнул он.

– Англичане, – ответил Хорнблауэр.

Однако больше они ни словом обменяться не успели: перестрелка усилилась, более того, из боковой улочки вылетели кавалеристы с пиками наперевес, и арьергард, окончательно рассыпавшись, бросился бегом, пока его не отрезали. На глазах у Хорнблауэра пика вошла между лопатками бегущего солдата. Тот упал ничком и проехал по земле с ярд, прежде чем всадник вырвал острие из бьющегося в агонии тела. Авангард повстанцев пронесся над убитым: черные, белые, мулаты, заряжающие и стреляющие на бегу. В какое-то мгновение воздух наполнился пулями.

– Милорд! – умоляюще проговорил Джерард.

– Ничего, все уже закончилось, – ответил Хорнблауэр.

Перестрелка теперь звучала дальше по дороге. Ни отступающие, ни преследователи не обратили внимания на английских моряков, если не считать единственного вопроса со стороны испанского офицера. Впрочем, вслед за авангардом показалась марширующая строем пехотная колонна. И вновь верховой офицер, приметив эполеты, треуголки и золотой позумент, подскакал к ним, чтобы задать тот же вопрос. Хорнблауэр ответил так же, как в первый раз.

– Инглезес? – повторил верховой офицер. – Англичане? Погодите… вы же британский адмирал!

– Командующий британской эскадрой в вест-индских водах, – сказал Хорнблауэр.

– Рад встрече, милорд. Уильям Джонс, прежде капитан Двадцать третьего пехотного полка, ныне майор, командующий батальоном в армии Великой Колумбии.

– Приятно познакомиться, майор.

– Извините, но я должен вернуться к своим обязанностям, – сказал Джонс, разворачивая лошадь.

– Да здравствует Англия! – выкрикнул кто-то в марширующих рядах.

Крик подхватили. Не меньше половины этих оборванцев составляли англичане, идущие в одних рядах с неграми и южноамериканцами. Следом показалась кавалерия, полк за полком; поток людей и коней заполнил улицу, словно река в половодье. Уланы и легкая кавалерия; у многих к передней луке были приторочены лассо. И кони, и седоки едва не падали от усталости. Очевидно, они проделали долгий путь и теперь из последних сил преследовали бегущего врага. Хорнблауэр старался прикинуть численность колонн. Его миновала примерно тысяча человек, когда в монотонном конском топоте послышался новый звук – неравномерные грохот и лязг. Следом появились лошади, тянущие лафеты с тяжелыми полевыми орудиями. Лошадей вели грязные, заросшие бородой люди – в их лохмотьях угадывались остатки синих фуфаек и белых штанов. То была команда «Абидосской невесты». Один из них поднял голову и узнал отряд у дороги.

– Старина Хорни! – выкрикнул он; от усталости голос его казался стариковским.

В верховом офицере, сопровождавшем пушки, Хорнблауэр узнал одного из лейтенантов Рамсботтома. Тот сидел на лошади, как моряк, и при виде адмирала отдал честь. Проехало одно орудие, затем второе. Пушки Карабобо, завоевавшие независимость континента.

Хорнблауэр сообразил, что еще не видел Рамсботтома, который должен был ехать во главе артиллерийской колонны. В следующий миг он разглядел рядом со второй пушкой носилки – кусок холста на шестах между двумя лошадьми, одной впереди и другой сзади. На холстине, под навесом для тени, опершись на подушки, лежал человек – щуплый, чернобородый. Лошадей вели в поводу матросы. Носилки раскачивались в такт лошадиному шагу, и чернобородый раскачивался вместе с ними. Однако он заметил отряд у дороги, с усилием сел и приказал погонщикам свернуть к Хорнблауэру.

– Доброе утро, милорд, – выговорил он пронзительно, почти истерически.

Хорнблауэр вынужден был хорошенько вглядеться. Лихорадочные глаза, смертельная бледность, из-за которой густой загар казался искусственной пленкой, черная борода