Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

и вижу, как твои обожаемые глаза расширяются от ужаса при мысли, что женщинам известны такие секреты), я узнала, что Адмиралтейство чрезвычайно довольно позицией, которую ты занял по отношению к испанскому и голландскому флотскому командованию, – мой самый обожаемый, я очень рада, хотя никогда в тебе не сомневалась. Уже принято решение продлить срок твоих полномочий еще на год – и моя радость от сознания, что ты будешь доволен таким признанием твоих заслуг, почти… вполне скрашивает горечь при мысли, что наша разлука затянется еще на год.

Дражайший, ни одна женщина не могла бы любить тебя так, ни одна женщина не любила никакого мужчину так, как я люблю тебя – самого верного, самого отважного, самого умного… мне следует остановиться, потому что надо изложить еще новости.

А именно: правительство, как теперь обнаружилось, всегда благосклонно относилось к попыткам испанских колоний завоевать независимость и крайне отрицательно – к решению Испанской короны подавить их силами войск, присылаемых из Европы. Намекают, что другие державы, обеспокоенные движением к свободе, подумывали о военной помощи Испании в Южной Америке [72] . Победа под Карабобо, где бедный мистер Рамсботтом и его пушки сыграли столь важную роль, практически исключила возможность такого вмешательства. Важный государственный секрет (до того важный, что за чаем его упоминают шепотом): британский кабинет министров намерен заявить, что не допустит военной интервенции в Южной Америке. Есть основания думать, что в этом вопросе наше правительство согласно с американским; президент Монро готов объявить сходную доктрину, о чем сейчас ведутся переговоры. Так что мой дражайший муж снова в центре мировых событий, как всегда был и остается в центре самых нежных чувств его любящей жены.

Ураган

Было ровно пять утра, когда Хорнблауэр вошел в свой кабинет – летом светало рано, и можно было поработать в прохладе, пока не наступил полуденный зной. Джерард и Спендлав, его флаг-адъютант и секретарь, уже ждали – худо бы им пришлось, явись они позже адмирала. Оба вытянулись по струнке, но не щелкнули каблуками (за три года они уяснили, что главнокомандующего это раздражает) и выпалили: «Доброе утро, милорд!», «Доброе утро, милорд!» – словно два ствола охотничьего ружья.

Хорнблауэр в ответ буркнул что-то невразумительное; он еще не выпил утреннего кофе, иначе бы ответил приветливее.

Он сел за стол. Спендлав встал за плечом с кипой бумаг, Джерард приступил к утреннему рапорту:

– Погода ясная, милорд. Максимальный прилив сегодня в одиннадцать тридцать. За ночь никто не прибыл, утром с сигнальных станций ничего не видели. Никаких известий о пакетботе, милорд, и никаких известий о «Тритоне».

– Исчерпывающе негативный рапорт, – заметил Хорнблауэр.

Одна половина последней фразы полностью уравновешивала другую. «Тритон» должен был доставить его преемника, а Хорнблауэру не хотелось оставлять пост главнокомандующего. Вест-индский пакетбот вез его жену, которую он не видел последние три года и ждал с нетерпением. Она ехала сюда, чтобы совершить обратный путь вместе.

– Пакетбот ожидается со дня на день, милорд, – заметил Джерард успокаивающе.

– Ваше дело – сообщать мне то, чего я не знаю, мистер Джерард, – рявкнул Хорнблауэр. Бесило, что его утешают, как ребенка, а еще больше – что подчиненные считают его обычным человеком, способным волноваться о жене. Он глянул через плечо на секретаря. – Что там у вас, Спендлав?

Секретарь торопливо переложил листки. Адмиральский кофе должны были вот-вот принести, а некую бумагу не следовало показывать хотя бы до середины первой чашки.

– Отчет дока за период, предшествующий текущему, милорд.

– Вы не можете говорить «за прошлый месяц»? – спросил Хорнблауэр, принимая у него документ.

– Есть, милорд, – ответил Спендлав, страстно надеясь, что кофе принесут скоро.

– Тут что-нибудь есть? – осведомился Хорнблауэр, проглядывая листы.

– Ничего, требующего вашего особого внимания, милорд.

– Тогда зачем вы мне это даете? Что дальше?

– Уорент-офицерские патенты: канонир на «Клоринде», милорд, и купор в доке.

– Ваш кофе, милорд, – объявил Джерард. В его голосе явственно слышалось облегчение.

– Лучше поздно, чем никогда, – буркнул Хорнблауэр. – И бога ради, не суетитесь вокруг меня. Я сам себе налью.

Спендлав и Джерард только что расчистили место на столе, чтобы туда поставили поднос. Спендлав торопливо отдернул руку от кофейника.

– Черт, слишком горячо, – проворчал Хорнблауэр после первого глотка. – Всегда его приносят слишком горячим.

С прошлой недели действовал новый распорядок: кофе приносили, как только адмирал входил в кабинет, а не подавали заранее, поскольку он жаловался, что кофейник успевает остыть. Впрочем, ни Спендлав, ни Джерард не сочли разумным об этом напоминать.

– Приказы я подпишу, – сказал Хорнблауэр, – хотя в случае купора и не стоило бы. Его бочки годятся только в качестве птичьих клеток.

Спендлав присыпал песком мокрые чернила на подписи адмирала и забрал приказы. Хорнблауэр выпил еще глоток.

– Вот ваш отказ от приглашения Крайтонов, милорд. Он в третьем лице и не требует подписи.

Чуть раньше Хорнблауэр бы вопросил, какого черта ему показывают эту бумагу, совершенно позабыв про собственный постоянный приказ-инструкцию: ни один документ за его именем не отсылать, пока он не посмотрит. Однако два глотка кофе уже сделали свое дело.

– Очень хорошо, – сказал он, проглядывая бумагу и вновь поднося чашку к губам.

Спендлав, внимательно следивший, как убывает уровень жидкости,