Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полк ушел, время оставалось голодным, мальчик немного подрос и взялся за плуг. Он по-прежнему мечтал о музыке, но труба стоила примерно половину годового заработка взрослого сельскохозяйственного рабочего. Затем наступил период безграничного счастья (вновь обезоруживающая улыбка): мальчик пристал к бродячей актерской труппе в качестве помощника на все руки и музыканта. Тогда-то он и научился читать ноты (хотя так и не освоил грамоту). Новая жизнь была такой же голодной, как и старая, охапка соломы в конюшне казалась роскошным ложем, ночью его кусали блохи, днем он шел за повозкой, стирая ноги в кровь. В конце концов юноша заболел, и актеры бросили его в Портсмуте. Здесь-то он и увидел вербовочный отряд, идущий по улице с оркестром. Как раз в это время в военной музыке начали использовать корнет-а-пистон. Так и случилось, что Хаднатта отправили в Вест-Индию, где тот попал в оркестр, возглавляемый тамбурмажором Коббом.
– Ясно, – сказал Хорнблауэр. И впрямь теперь он более или менее представлял картину.
Шесть месяцев в бродячем театре – плохая подготовка к службе в морской пехоте. Однако главной причиной беды стала любовь к музыке. Хорнблауэр вновь глянул на юношу, силясь придумать выход.
– Милорд! Милорд! – к нему торопливо шел Джерард. – Пакетбот сигналит! На мачте дозорной станции подняли флаг!
Пакетбот? Там на борту Барбара. Они не виделись три года, и последние три недели он ждал ее каждую минуту.
– Велите подать мой катер. Я сейчас приду.
Волнение от предстоящей встречи прогнало все мысли о Хаднатте. Хорнблауэр уже шагнул вслед за Джерардом, потом замер. Что можно сказать за две секунды человеку, ждущему трибунала? Что можно сказать, когда сам бурлишь от счастья, тому, кто сидит в клетке, словно зверь, словно бычок, обреченный на убой?
– До свидания, Хаднатт, – вот все, что он сумел выдавить.
Юноша остался стоять, и Хорнблауэр, выйдя наружу, услышал, как повернулся ключ.
Восемь весел разом вошли в синюю воду, катер заплясал на волнах, но, как ни налегали гребцы, Хорнблауэру все было недостаточно быстро. Вот и бриг: паруса обрасоплены так, чтобы поймать первые слабые порывы морского бриза. Белое пятнышко у фальшборта – Барбара машет платком. Катер подлетел к бригу, Хорнблауэр прыгнул на грот-руслень, и через мгновение она была в его объятиях. Они поцеловались, глянули друг на друга, поцеловались снова. Полуденное солнце заливало их жаркими лучами. Потом Барбара отступила на шаг и поправила ему галстук. Теперь он окончательно поверил, что они вместе, потому что она при встрече всегда первым делом поправляла ему галстук.
– Ты хорошо выглядишь, дорогой, – сказала она.
– Ты тоже!
После месяца в море ее щеки были золотистыми от загара. Барбара никогда не стремилась к модной бледности, отличающей знатную даму от гусятницы или молочницы. Они вновь счастливо рассмеялись, глядя друг другу в глаза, и еще раз поцеловались, затем Барбара отступила от мужа на шаг:
– Дорогой, это капитан Найветт. Он любезно заботился обо мне все плавание.
– Рад приветствовать вас на борту, милорд. – Найветт был невысокий седой крепыш. – Впрочем, полагаю, сегодня вы у нас ненадолго.
– Мы оба будем вашими пассажирами в обратном рейсе, – сказала Барбара.
– Если подоспеет моя смена, – уточнил Хорнблауэр. – «Тритон» еще не прибыл.
– Мы выйдем в море только через две недели, милорд, – ответил Найветт, – и, надеюсь, будем иметь удовольствие принять вас и ее милость на борт.
– Я тоже искренне надеюсь, – сказал Хорнблауэр. – А пока мы должны вас оставить. Прошу вас отобедать в Адмиралтейском доме, как только найдете время. Ты сможешь спуститься в катер, дорогая?
– Конечно.
– Джерард, оставайтесь на борту и проследите за багажом ее милости.
– Есть, милорд.
– Я даже не успела толком с вами поздороваться, мистер Джерард, – сказала Барбара, и Хорнблауэр повел ее к грот-русленю.
В платье Барбары не было каркаса из китового уса; она, как опытная путешественница, предусмотрела все. Хорнблауэр спрыгнул на кормовую банку. Рулевой рявкнул на гребцов, и все разом отвели глаза, чтобы не увидеть того, чего им видеть не следует. Джерард и Найветт спустили Барбару за борт, и ветер на миг взметнул нижние юбки, прежде чем Хорнблауэр поймал ее в объятия.
– Весла на воду!
Шлюпка понеслась по синей воде к пристани Адмиралтейского дома. Барбара с Хорнблауэром сидели на корме, держась за руки.
– Чудесно, дорогой, – сказала Барбара, вступив на пирс. – Жизнь главнокомандующего проходит в замечательно приятных местах.
Приятных, подумал Хорнблауэр, если забыть про желтую лихорадку, пиратов, международные кризисы и непокорных морских пехотинцев, ждущих трибунала. Впрочем, сейчас было не время о них упоминать. Одноногий Эванс встретил их с Барбарой на пирсе, и Хорнблауэр видел, что тот – ее раб с первой минуты знакомства и до конца жизни.
– Обязательно покажите мне сад, как только выдастся свободное время, – сказала она.
– Да, ваша милость. Конечно, ваша милость.
Они неспешно обошли дом; Хорнблауэр показал ей комнаты и представил офицеров. Дело это было щекотливое: Адмиралтейский дом жил по правилам, которые установило адмиралтейство, и Барбара не могла заменить что-нибудь из мебели или внести свои поправки в распорядок. Она здесь гость, а поскольку ей наверняка захочется многое усовершенствовать, ее ждет обидное
