Легальный нелегал - Наиль Булгари

— Николай.

Виталий, скорее из приличия, спросил:

— Как спалось?

— Дома спалось лучше, спокойнее, безопаснее, а главное, уютнее. Но здесь лучше, чем в гостинице.

— Ну и ладно, коли так, — одобряюще кивнул Павел Сергеевич. — Хотите курить, курите, хотя считаю это вредной привычкой. Идёмте в комнату.

— Ему их не занимать, — буркнул Виталий, поднимаясь. — Одной больше, одной меньше.

— Ну знаешь, Виталий, если человек выпил грамм двести, да под сало и чёрный хлеб, не говорит о его укоренившейся привычке, — следуя за своим помощником, не согласился Павел Сергеевич.

«Продал с потрохами Виталик-иуда, донёс до своего шефа!» — пронеслось в голове.

Замыкая колонну, оправдываюсь, как пойманный директором школы нашкодивший первоклассник:

— Это скорее единичный случай, и он был вызван нечутким отношением кадровика к судьбе офицера. Между прочим, в своё время наместник Малороссии — князь Таврический — высказал интересную мысль, что если человек непьющий, то он не обязательно положителен во всех отношениях, это всего-навсего отсутствие порока. Правда, пьяниц он тоже не жаловал.

— Любите историю? — усаживаясь в кресло, спросил Павел Сергеевич.

— Да! Но в вашем вопросе я услышал не вопрос, а скорее предложение продолжить начатую вчера вашими подчинёнными беседу.

— Поясните.

— Охотно. Для меня история не предмет, за который надо получать пятерку, но наука, изучающая развитие общества и государства. Мне нравится история Древнего мира с её Спартой и могущественным Римом, просвещённым Китаем и Египтом. Средние века интересны войнами за передел мира и географическими открытиями. Но более всего, как русский человек и не только по паспорту, почитаю историю России.

Задержав сигарету у рта, Павел Сергеевич удивлённо спросил:

— При чём тут паспорт?

— Национальность, указанная в паспорте, лишь графа. Сейчас многие русские стесняются своей национальности, и причин тому много. Я встречал согнувшихся душой представителей великого народа, и, дабы скрыть принадлежность к своей нации, разбавляют дурной кровью свою кровь, чтобы, не дай бог, их детей не назвали русской свиньей. Я Вам, Пал Сергеич, приведу один случай из своего детства, Вы не против?

Так и не закурив, тот утвердительно кивнул, откинулся на спинку кресла, изваял из пальцев обеих рук подобие шара.

Мне было восемь лет, и нам с матерью нужно было через Ташкент попасть в Алма-Ату. Лето, жарища, и я, глядя на сверстников, поедающих мороженое, загрустил. Мать есть мать! По-царски вручив мне медяки, отпустила в кафе. Крепко зажав монеты в кулаке, счастливый и довольный, попросил стоявшего за прилавком, чуть старше меня, узбечонка стаканчик с этим самым мороженым. За прилавком стоял ещё один тип, может, его брат, может, дядя. Они с детства приучены стоять за прилавком или на базаре, с пелёнок пропитаны подозрительностью и чванством. Этот молокосос спросил, есть ли у меня деньги и не попрошайка ли я. С достоинством показав деньги, заработанные матерью честным трудом, увидел оскаленную в презрении рожу продавца. Для них медь — не деньги, но презренный металл, они всё больше любили тогда червонцы, двадцатипятирублёвки, не говоря о банкноте достоинством в сто рублей. В нашей поселковой школе преподавали казахский и узбекский языки, разговор на бытовом уровне понимал. Десятилетний торгаш, мерзко улыбаясь, сказал старшему, что пломбир в стаканчиках закончился, что осталось талое развесное, и что все вазочки грязные. Старший гадёныш посоветовал тому налить остатки мороженого из бачка в грязную посуду. Его слова запомнил: «Русская свинья грязь любит, помои сожрёт и спасибо за это скажет». Что творилось тогда в моей неокрепшей душе, не помню, но я потребовал назад свои деньги. Те стали орать, грозить из-за прилавка кулаками и предложили убраться. Я ни в какую. И откуда только взялась твёрдость и настойчивость! Собрав с пола брошенную медь, не проронив ни одной слезинки, маленький и гордый вышел из мерзкого заведения. Матери, ясное дело, ничего не сказал, а на вопрос, вкусное ли было мороженое, кивнул головой. Эту мелочь потом увеличил до нескольких рублей, а на Восьмое марта преподнёс матери какие-то дешевые духи, показавшиеся для неё самыми лучшими духами в мире. Конечно же, моё детское сознание тогда не могло переварить тот случай, видимо, он показался мне обычным, бытовым. То, что это проявление узбекского национализма, понять я, естественно, не мог. Спустя годы, сталкиваясь с подобными проявлениями неприкрытого русофобства, пришёл к заключению, что во мне сработала генетическая память, пусть не осознанная, но память моих достославных российских предков — воинов. Возможно, с того момента, спасибо тем уродам — мороженщикам, я почувствовал себя русским мальчишкой не по метрике, а по духу. Русского человека пытались приземлить всегда, пытаются это делать и сейчас. Не дай бог поднять русский вопрос! Тут же российские либералы обвинят тебя в великодержавном шовинизме. Русских постоянно стремятся разобщить и рассорить, унизить и загнать куда-нибудь в дальний угол, стремятся, причём успешно, споить. Но чуть запахнет порохом, сразу вспоминают, что есть, оказывается, русские и что кроме них спасать матушку Россию некому.

Закурив очередную сигарету, провентилировал лёгкие и более спокойно продолжил:

— В моём понимании не всякий русский может называться русским, но зато любой человек, если он любит Россию со всеми её недостатками, почитает её историю, знает язык, если он в трудную минуту не продаст её за тридцать сребреников, если он готов жертвовать собой во имя России, он в большей степени русский, чем тот, у кого в паспорте записана национальность и только всего!

— И даже негр может быть русским? — буркнул Виталий.

Арап императора Петра тому пример! Иосиф Виссарионович перед лидерами иностранных государств всегда говорил: «Мы, русские…». Багратион, Баграмян, Рокоссовский считали себя русскими офицерами. Татарский мурза Мелик возглавлял русский сторожевой полк во время Куликовской битвы. Генералы Юзефович и Туган-Барановский честно и храбро служили России. Северокавказская «Дикая дивизия», состоявшая на службе русской армии, наводила ужас на противника. Между прочим, Потёмкин в своём роду имел шляхтичей. И таких примеров тысячи и тысячи. Когда спросили императрицу Екатерину, что она понимает под именем Россия и кто такие русские, она ответила: «Россия — это не страна, это — Вселенная, а народ её достойнейший в мире». А сейчас? Сейчас, а это считаю трагедией, людей российских называют не народом, а населением; сейчас на слуху появилось какое-то издевательское и унизительное для истинно русского сердца определение — новый русский. Кто это? Они важно заявляют: «Мы — ЭЛИТА». Однако для большинства россиян они обычные ворюги, ограбившие народ на миллиарды, жрущие икру тоннами и ею же гадившие, пьющие для них придуманную