Легальный нелегал - Наиль Булгари

сивуху «Новая русская», жирующие со своими, как они выражаются, тёлками на заморских островах! Это разве русские? Что-то не слышно, чтобы хоть один из них помог детдомовцу, умирающему с голода ветерану войны или труда или спас от панели впавшую в отчаяние девчушку. Этот поганец постарается отобрать последнее у сироты и старика, а бедную девчонку затащить в постель! На это государство смотрит как на естественный процесс зацветающей рыночной экономики. Но боже упаси выйти на площадь шахтёрам и, стуча касками, озвучить свои требования или врачам, учителям, рабочим, требующим погасить долг, сытые чиновники сокрушаются: «Вы же русские люди, россияне, потерпите и затяните на очередную дырочку ремень». Долготерпение, присущее нашему народу, может иссякнуть, и терпелка лопнуть! У меня, Пал Сергеич, на Севере есть друг-подводник, он рассказывал, что офицеры и мичманы атомоходов работают в ночное время грузчиками в Мурманском порту, а их жёны с детьми собирают по сопкам дары природы. Утром же уставший экипаж исполнял свои обязанности, потому что они хоть и обычные, неизвестные публике люди, но они люди чести, долга, призванные обеспечивать безопасность страны. Вот они — настоящие русские многонациональной России, они — россияне!

Вытерев вспотевший лоб, виновато сказал:

— Извините за бессвязную речь и горячку, накипело!

— Да нет, ничего, — задумчиво проговорил Павел Сергеевич, все так же цепко держа пальцами рук геометрическую фигуру. — А что, рациональное зерно в словах Николая есть, как думаешь?

— Зёрнышко есть, но эмоций много, — пожал плечами вредный Виталий.

— Главное, человек понимает общую ситуацию, а частности — дело наживное.

Павел Сергеевич не спеша поднялся. Заложив руки за спину, походил по комнате, подошёл к окну. Осматривая сквозь тюлевую занавеску заснеженную улицу, спросил, не оборачиваясь:

— Вы видите варианты выхода из кризиса?

— Мне сложно ориентироваться в дебрях политэкономии, но то, что предлагал булгаковский Шариков: «Взять и поделить», — отвергаю. Такое уже было в нашей истории. В данный момент только жёсткие меры могут предотвратить дальнейшее разграбление и развал России. Но для этого кое у кого отсутствует не только желание пресекать безобразия, творимые в стране, но отсутствует политическая воля.

Вопросы теперь посыпались и слева, и справа, и порой они попахивали провокацией. Покончив с вопросами, попросили рассказать то, что называют автобиографией.

Скучным, уставшим голосом начал:

— Я, Славянов Николай Афанасьевич, родился…

— Это известно из личного дела, — перебил Виталий.

Никогда не думал, что обычную автобиографию можно рассказывать более двух часов, да ещё с подробностями. Как хороший дирижер руководит симфоническим оркестром, так и Павел Сергеевич виртуозно давил на мои дымящиеся от напряжения и трения друг о друга извилины. Казалось, забытое навсегда событие мановением волшебной палочки, со скрипом и потугами выволакивалось из дальних уголков памяти на белый свет и представлялось в итоге персонажами того времени.

Приближаясь к финишу и желая поскорее закрыть тему, отрапортовал:

— И майор из управления кадров посоветовал мне закрыть двери с той стороны.

Виталий вторично заступился за бюрократа:

— Дался Вам этот майор.

Посвящённый в этот инцидент главный инквизитор заступился за меня:

— Ну, хамства у нас всегда хватало.

Средневековая инквизиция, вынося приговор еретику, тут же отдавала его в руки озверелых палачей, но Павел Сергеевич относился к инквизиторам двадцатого, культурного века. Перед тем как вынести свой вердикт, предложил хлебнуть морозного воздуха, и это было с его стороны благородно и гуманно. После более чем суточной изоляции в успевшей осточертеть квартире московский морозный день показался и впрямь по-пушкински чудесным.

Память, разворошенная москвичами, озарилась ещё одним ярким воспоминанием детства, когда ИЛ-18, плавно коснувшись полосы и подрулив к зданию аэровокзала, десантировал меня с отцом по трапу на столичную землю. Детская память не отражает серое и неинтересное прошлое, она тем и хороша, что воспоминания носят отрывочный, избирательный характер. Москва мне запомнилась запахами хвои, шоколадных конфет, женских шуб и мандаринов; запомнился большой и гудящий тысячами голосов магазин с ёлочными игрушками.

Шагая по неметёным дорожкам, я и сейчас легко вспомнил эти запахи.

С интересом наблюдая за моим собачьим втягиванием воздуха — мимо проходили женщины, Павел Сергеевич поинтересовался, переходя на «ты»:

— Развиваешь верхнее чутьё? Или по женскому обществу соскучился?

— Вспомнил столицу шестьдесят седьмого года! Тогда отец взял меня с собой в командировку. Вот запахи детства и всплыли.

Загнав воспоминания обратно в память, осторожно спросил:

— Скажите, этот дурдом в стране, где старость не в радость, где детская радость — горсть конфет, если, конечно, маме с папой выдали копейку, закончится когда-нибудь?

Вдавливая в тротуар поскрипывающий снег, Павел Сергеевич неспешной походкой, не отвечая на вопрос, направился в сторону небольшого парка. Разметав перчаткой пушистый, не успевший затвердеть на скамейке снег, присел. Подняв добротный воротник, неожиданно сказал:

— Люблю этот парк, и знаешь почему?

Пожимаю плечами, парк как парк, каких много и у нас в городе.

— В шестидесятых, учась в институте, наша группа высаживала на субботниках вот этих красавиц-берёзок. И был у нас комсорг, только в юбке, в которую влюблялись все поголовно…

— А Вы, конечно, её проигнорировали! — выскочило у меня.

Мгновенно осознав возможную угрозу, вжал шею в плечи, незаметно заскользил задом по мёрзлому брусу влево.

Примерив на себя свою же выходку, восхитился добрым нравом москвича. Уважение ко всем коренным жителям столицы, несколько поколебленное её отдельными лицами, стало возвращаться и крепнуть. Вместо смертоносного удара ребром ладони по моему горлу, из глаз Павла Сергеевича посыпались весёлые искорки. Окунаясь в тридцатилетнюю давность, он сказал:

— Дурак дураком был. Я ведь как думал: раз красавица и всем нравится, значит, отношения с такой не могут быть серьёзными.

— Но она же, по вашим словам, комсорг!

— Молодец, допускаешь возможность, казалось бы, невозможного! Потом была комсомольская свадьба с подпольным спиртным и вполголоса «горько». Вот так-то, Коля-Коля, Николай… А на твой вопрос отвечу кратко, касаясь лишь одной стороны. Экономические проблемы усугубляются, помимо других проблем, внутренней политической ситуацией, где чеченский конфликт перерос в гражданское противостояние между Дудаевым и Временным Советом. Перед объединенной группировкой войск стоит сложная задача восстановления конституционного строя в республике и вытеснения мятежников в горы. Недавние переговоры между Куликовым и Масхадовым дают лишь временную передышку. Плохо продуманные детали операции приводят к многочисленным жертвам с обеих сторон. Из разрушенного Грозного уходит население, а боевые группы Дудаева переходят к партизанской войне…

Минут через десять Павел Сергеевич плавно перевёл тему, казалось бы, в другое русло.

— В среднеазиатских республиках