Лошади в океане - Борис Слуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Бывший кондрашка, ныне инсульт…»
Бывший кондрашка, ныне инсульт,бывший разрыв, ныне инфаркт,что они нашей морали несут?Только хорошее. Это — факт.
Гады по году лежат на спине.Что они думают? — Плохо мне.Плохо им? Плохо взаправду. Затогады понимают за что.
Вот поднимается бывший гад,ныне — эпохи своей продукт,славен, почти здоров, богат,только ветром смерти продут.
Бывший безбожник, сегодня онверует в бога, в чох и в сон.
Больше всего он верит в баланс.Больше всего он бы хотел,чтобы потомки ценили наспо сумме — злых и добрых дел.
Прав он? Конечно, трижды прав.Поэтому бывшего подлецане лишайте, пожалуйста, прависправиться до конца.
«Отлежали свое в окопах…»
Отлежали свое в окопах,отстояли в очередях,кое-кто свое в оковахоттомился на последях.
Вот и все: и пафосу — крышка,весь он выдохся и устал,стал он снова Отрепьевым Гришкой,Лжедимитрием быть перестал.
Пафос пенсию получает.Пафос хвори свои врачует.И во внуках души не чает.И земли под собой не чует.
Оттого, что жив, что утромкофе черное медленно пьет,а потом с размышлением мудрымдомино на бульваре забьет.
Такая эпоха
Сколько, значит, мешков с бедоюи тудою стаскал и сюдою,а сейчас ему — ничего!Очень даже неплохо!Отвязались от него,потому что такая эпоха.
Отпустили, словно в отпуск.Пропустили, дали пропуск.Допустили, оформили допуск.
Как его держава держала,а теперь будто руки разжала.
Он и выскочил, но не пропал,а в другую эпоху попал.
Да, эпоха совсем другая.А какая? Такая,что ее ругают,а она — потакает.
И корова своя, стельная.И квартира своя, отдельная.Скоро будет машина личнаяи вся жизнь пойдет отличная.
На «Диком» пляже
Безногий мальчишка, калечка,неполные полчеловечка,остаток давнишнего взрыванеобезвреженной мины,величественно, игриво,торжественно прыгает мимос лукавою грацией мима.И — в море! Бултых с размаху!И тельце блистает нагое,прекрасно, как «Голая Маха»у несравненного Гойи.
Он вырос на краешке пляжаи здесь подорвался — на гальке,и вот он ныряет и пляшет,упругий, как хлыст, как нагайка.
Как солнечный зайчик, как пенный,как белый барашек играет,и море его омывает,и солнце его обагряет.Здесь, в море, любому он равен.
— Плывите, посмотрим, кто дальше! —Не помнит, что взорван и ранен,доволен и счастлив без фальши.
О море! Без всякой натугиты лечишь все наши недуги.О море! Без всякой причинысмываешь все наши кручины.
Разные формулы счастья
В том ли счастье?А в чем оно, счастье,оборачивавшееся отчастизауряднейшим пирогом,если вовсе не в том, а в другом?
Что такое это другое?Как его трактовать мы должны?Образ дачного, что ли, покоя?День Победы после войны?
Или та черта, что подводятпод десятилетним трудом?Или слезы, с которыми входятпосле странствий в родимый дом?
Или новой техники чара?Щедр на это двадцатый век.Или просто строка из «Анчара» —«человека человек»?
«Не верю, что жизнь — это форма…»
Не верю, что жизнь — это формасуществованья белковых тел.В этой формуле — норма корма,дух из нее давно улетел.
Жизнь. Мудреные и бестолковыедеянья в ожиданьи добра.Индифферентно тело белковое,а жизнь — добра.
Белковое тело можно выразить,найдя буквы, подобрав цифры,а жизнь — только сердцем на дубе вырезать.Нет у нее другого шифра.
Когда в начале утра раннегоотлетает душа от раненого,и он, уже едва дыша,понимает, что жизнь — хороша,
невычислимо то пониманиедаже для первых по вниманиюмашин, для лучших по уму.А я и сдуру его пойму.
Сельское кладбище
(Элегия)
На этом кладбище простомпокрыты травкой молодойи погребенный под крестом,и упокоенный звездой.
Лежат, сомкнув бока могил.И так в веках пребыть должны,кого раскол разъединилмировоззрения страны.
Как спорили звезда и крест!Не согласились до сих пор!Конечно, нет в России мест,где был доспорен этот спор.
А ветер ударяет в жестькреста, и слышится: Бог есть!И жесть звезды скрипит в ответ,что бога не было и нет.
Пока была душа жива,ревели эти голоса.Теперь вокруг одна трава.Теперь вокруг одни леса.
Но, словно затаенный вздох,внезапно слышится: есть Бог!И словно приглушенный стон:Нет бога! — отвечают в тон.
Физики и лирики
«Надо думать, а не улыбаться…»
Надо думать, а не улыбаться,Надо книжки трудные читать,Надо проверять — и ушибаться,Мнения не слишком почитать.
Мелкие пожизненные хлопотыПо добыче славы и деньжатК жизненному опытуНе принадлежат.
Ночью с Москве
Ночью тихо в Москве и пусто.Очень тихо. Очень светло.У столицы, у сорокоуста,звуки полночью замело.
Листопад, неслышимый в полдень,в полночь прогремит как набат.Полным ходом, голосом полнымтрубы вечности ночью трубят.
Если же проявить терпенье,если вслушаться в тихое пеньепроводов, постоять у столба,можно слышать, что шепчет судьба.
Можно слышать текст телеграммыза долами, за гораминелюбовью данной любви.Можно уловить мгновеньерокового звезд столкновения.Что захочешь, то и лови!
Ночью пусто в Москве и тихо.Пустота в Москве. Тишина.Дня давно отгремела шутиха.Допылала до пепла она.
Все трамваи уехали в парки.Во всех парках прогнали гуляк.На асфальтовых гулких поляхстук судьбы, как слепецкая палка.
«Кричали и нравоучали…»
Кричали и нравоучали.Какие лозунги звучали!Как сотрясали небесаНеслыханные словеса!
А надо было — тише, тише,А надо было — смехом, смехом.И — сэкономились бы тыщиИ — все бы кончилось успехом.
О борьбе с шумом
Надо привыкнуть к музыке за стеной,к музыке под ногами,к музыке над головами.Это хочешь не хочешь, но пребудет со мной,с нами, с вами.
Запах двадцатого века — звук.Каждый миг старается, если не вскрикнуть — скрипнуть.Остается одно из двух —привыкнуть или погибнуть.
И привыкает, кто может,и погибает, ктоне может, не хочет, не терпит, не выносит,кто каждый звук надкусит, поматросит и бросит.Он и погибнет зато.
Привыкли же, притерпелись к скрипу земной оси!Звездное передвижение нас по ночам не будит!А тишины не проси.Ее не будет.
«Поэты малого народа…»
