Избранное - Петер Вереш

Так вот, в минуты этих заминок Йошке Цибере или истопнику — полубосяку, приехавшему домой из Будапешта только на молотьбу, представляется хорошая возможность выдернуть из-под молотилки полмешка пшеницы и спрятать его в наваленную у ее задней части груду соломы. Ибо у господина Чатари нет денег на уголь, нет даже колосников; он говорит, есть солома, пусть и топливо дает урожай.

Потом они при случае — на что еще темная ночь, когда до смерти усталые молотильщики спят? — забирают зерно и прячут в каком-либо условленном месте, здесь хватит бурьяна, чтобы «прикрыть его», в каком-нибудь ворохе соломенной трухи на уже покинутом токе (если кто-нибудь обнаружит его: кто положил его сюда? у него не окажется хозяина), а вынести его оттуда уже дело Йошки Цибере.

Андраша Тёрёка при молотилке нет, он лишь изредка заглядывает сюда. Ему достаточно забот о возке и скирдовании, поджимает и вспашка поля под пар, и сев (надо сеять рапс и озимый ячмень), его рук-ног просто не хватает на все. Если бы он был здесь, он потыкал бы своей кривой палкой, ее обитым железом концом и в клоки соломы, и в груды мякины. Именно поэтому Йошка Цибере чувствует себя в относительной безопасности. В течение года у него почти нет возможности чем-либо разживиться, разве только запустить руку в ларь с овсом, но овес — это корм лошадей, а отнять у них даже он не может, не хватает духу, он скорее украдет для них. Ключник, этот мозгляк Гелеи, крепко держит в своих лапах то, что в них попадает, и вырвать из них что-нибудь очень трудно. Только благодаря этому он и может держаться, потому что оба барина гнушаются им, и Андраш Тёрёк тоже, зато он так умеет считать и так хорошо знает все достояние Чатари, что без такого человека им просто не обойтись.

Самое большее, что могут сделать Цибере и ему подобные, это, доставляя зерно на мельницу или на станцию, слегка «подоить» мешки. Таким путем удается набрать пятнадцать или тридцать килограммов зерна — смотря по тому, сколько подвод и мешков, а этого хватает лишь на малую толику водки или вина, ибо смерть как пересыхает глотка у человека, когда часами подряд глотаешь тонкую пыль полевых дорог, взбитую лошадиными копытами и колесами подвод.

Часть спиртного уходит на то, чтобы другие держали язык за зубами. И они держат. Ведь, хоть Йошка и заводила, они тоже виноваты. «Сделай виновными невинных, и они будут бояться предательства пуще, чем ты сам» — эту древнюю воровскую тактику усвоил даже Йошка Цибере. Такую «философию» он почерпнул из практики.

Прежде, вот уж много лет, добытые таким путем трофеи, в том числе и те, что покрупнее, он сдавал Шули Киш Варге и его людям, а полученными деньгами, если их было больше, чем на одну выпивку (надо держать ухо востро, ведь если они приедут хмельными, Андраш Тёрёк спросит: «На какие деньги пили?»), делился с другими — надо же и курить! Только этот жалкий хромоножка боится укрывать краденое, после случая с семенами люцерны он не берется за такие дела. Но не беда, у него, Йошки, есть в деревне «другая зацепка». Да и негоже все время обращаться к одному и тому же человеку. Если же в результате мелких махинаций исходящие счета господина Гелеи и входящие счета железной дороги не согласуются, тогда можно сказать, что на железной дороге слишком обвешивают — и это верно, ведь и они тоже не хотят остаться в накладе, пусть уж лучше у них что-нибудь осядет. Поросята, цыплята есть и у них, и им тоже приходится покупать корм.

А возможно и такое «решение»: шмякнут на подводу — умышленно — один-два слабых мешка, они расползутся, и хотя зерно, какое можно собрать, будет собрано, все же, когда возвращаются в усадьбу и сдают пустые мешки господину Гелеи, Йошка Цибере еще и дерет горло:

— Господи боже мой, господин ключник, чтоб мне не клали больше на подводу таких слабых мешков! Раструсил полмешка зерна, вон оно там, все воробьям досталось! Что с ним поделаешь? Не подбирать же, когда на дороге по щиколотку пыли?

Если в течение года они занимались лишь такими мелкими проделками либо сплавляли то, что удалось скопить, урезая расход посевного зерна, то теперь они не крохоборничают. Если не приходится бояться Андраша, — а бояться его не приходится, ведь он на самых дальних угодьях, — про других всех он, Йошка, и думать не думает, потому что эти все либо ничего не замечают, либо, если кто и догадывается, в это дело не встревают: пусть несет, не мое несет! Вот бы мне так!

Так случилось, что в один тихий погожий денек в начале осени (долго идет молотьба после богатого лета), когда Йошке Цибере доподлинно было известно, что приказчик находится в дальнем конце именья — там сеют озимый ячмень, и он наверняка не бросит сев, — а наблюдать за уборкой урожая остался объездчик Михай Ваш, потому что еще скирдовали последние копны овса и просо, так случилось, что Йошка Цибере вытащил два мешка пшеницы из-под вороха соломы на покинутом токе и взвалил их на тщательно пересчитанные мешки, приготовленные к перевозке и записанные в накладную. Никто этого не видел, так как ни от молотилки, ни со стороны хутора тока не было видно. Это учел загодя истопник, который несколькими днями раньше принес туда мешки. Затем они направились на ритмично поскрипывающих подводах к железнодорожной станции.

Лошади, тихо пошагивая и поднимая далеко видное густое облако пыли, уже достигли границы имения Чатари, как вдруг из стены кукурузы, росшей при дороге, высокой, как лес, и изобильно густой, как конопля, выступил человек — кто же? — да сам Андраш Тёрёк!

— Стой! Покажи бумагу, Цибере! (Он единственный из взрослых, у кого язык поворачивается обращаться к другим на «ты».)

Он просматривает накладные, считает мешки. Цибере, испуганный и изумленный, молчит.

Мешки уложены хитро, их нельзя пересчитать на взгляд.

— Так не пойдет, надо снять первый ряд! В бумаге записано двадцать пять мешков, а на твоей подводе двадцать шесть! Что это такое, Цибере? Посмотрим другую!

На второй подводе тоже один лишний мешок. На других все в порядке.

Остальные возчики в испуганном молчании усердно ворошат мешки, посматривая друг на друга и разговаривая лишь глазами: «Черт бы побрал этого поганца Цибере, теперь и нам влетит! Я всегда говорил, что добром это не кончится… Что-то будет?..»

Кончив пересчитывать мешки, Андраш Тёрёк обратился