Очаги сопротивления - Уильям Сандерс

— Костелло, извини, — сказала она на лестничной площадке.

Во взгляде у него мелькнули грустный юмор и разочарование.

— То есть, вход воспрещен. Ладно. — Он посмотрел, как Джудит отпирает дверь. — Я позвоню.

— Конечно. — Она отворила дверь и потянулась рукой к выключателю. — Спокойной ночи.

Закрыв дверь на все замки (масштабы краж со взломом в таких старых зданиях были просто фантастическими, и Костелло вставил нечто, с виду напоминавшее замок с банковского хранилища), повернулась и прошла на крохотную кухоньку. Холодильник, стоило его открыть, фыркнув, вздрогнул и загудел, отчего свет в гостиной на секунду моргнул и потускнел. Электричество для этого времени года на своем обычном ночном уровне, тщедушное, но достаточное. В жаркий летний вечер, когда открываешь холодильник, а в это время работает телевизор, экран меркнет, а свет сходит практически на нет.

В холодильнике было не густо, надо будет на днях пройтись по магазинам. Талоны на этот месяц почти не использованы, со всеми этими обедами, куда ее таскал Костелло. Джудит изучила коробку мороженой начинки для гамбургеров — не по талонам, значит, если готовить, могут не ровен час залаять или заржать — бр-р-р!. Да, черт побери, и есть не особо хочется.

Она вошла в ванную комнату и повернула кран. Струйка вначале пошла холодная, затем стала ощутимо нагреваться. Джудит поспешно закрутила кран: ура, горячая вода, лучшая новость на дню…

Она разделась в прихожей, сунув белье и чулки в корзину для стирки, платье аккуратно повесила в небольшой стенной шкафчик, и голышом войдя в ванную, прежде чем повернуться к умывальнику, остановилась ненадолго перед продолговатым зеркалом. Вид собственного розового тела ни о чем не говорил: обыкновенное, по стандартной заготовке сделанное женское тело, по образцу крепкой бабенки, ничего такого возбуждающего; с чего бы вдруг Костелло? Что, нет у него какой-нибудь созревшей для случки восемнадцатилетки? Или стройных элегантных дам с белыми плечами, знающих толк в дорогом нижнем белье?

Она намылилась, стоя над умывальником и используя разумный минимум горячей воды; тело так и покалывало от сладкого предвкушения. По телевизору и по видео до сих пор еще показывают, как люди подолгу, целую вечность стоят в клубах пара под душем. Может, в отдельных частях страны это блаженство по-прежнему существует? Может, те, кто снимает те фильмы и клипы, по-прежнему ведут такой образ жизни в Калифорнии и думают, что живут реальной жизнью. Ну их к черту, все это шампанское и меха! Предложите ей настоящую первоклассную ванну, и она согласится на что угодно…

Намыливаясь и касаясь своего тела, она снова подумала о Костелло. И к чему, спрашивается, без конца разыгрывать с ним одни и те же дурацкие игры? Обоим известно; рано или поздно она, вероятно, ляжет с ним в постель, так что к чему все эти танцы?

Не из-за Дэвида, нет. По крайней мере, не должно быть. У них на этот счет понимание уже давно, с той самой поры, как присоединились к движению; Дэвид сам настаивал.

«Это не средние века, — повторял он. — Женщин больше не держат в башнях. Если меня арестуют, или если по той или иной причине мы расстанемся, ради Бога не изолируй себя, не превращай свою жизнь в монастырь. Если есть возможность устроиться с кем-то другим, не кори себя мыслями обо мне». Все это говорилось исподволь, намеками, но она понимала, о чем он; Дэвид никогда не рассуждал так просто, для красного словца. И она соглашалась, не очень всерьез все это воспринимая…

Но даже если мне сейчас и самой хочется, буду ли я хоть чуточку не так одинока в постели с Костелло?

Джудит ступила под душ и включила воду, ощущая на себе тонкие, постепенно теплеющие струи, закрыв глаза и медленно поворачиваясь по кругу, чтобы горячая вода коснулась каждой части тела; в уме — блаженная пустота. Когда тепло пошло на спад, она открыла глаза, понятия не имея, сколько времени прошло.

Джудит пошла по прохладному полу, не вытершись досуха и слегка поеживаясь; соски, реагируя на холод, отвердели. Вытирая лицо и волосы полотенцем, она ощупью прошла в прихожую и сняла халат с крючка на двери спальни.

Когда, неплотно повязав халат, она обернулась, у двери стоял мужчина.

Роста он был невысокого, с нее, но сложения мощного. Она такого и не встречала. Лицо абсолютно непритязательное. На мужчине была простая рубашка цвета хаки и синие джинсы, в правой руке большой пистолет. Эта последняя деталь остановила готовый исторгнуться визг.

— Спокойно, — произнес он удивительно уравновешенным голосом, словно они пробыли вдвоем весь вечер. — Ты здесь живешь?

— Да, — к удивлению для себя самой, она не утратила дар речи.

Мужчина нахмурился, согнав кожу на лбу в угрюмые складки.

— М-да, я здесь не это ожидал увидеть, но, наверное, говорить мне нужно с тобой. Ты знаешь парня, звать Дэвид Грин?

— Дэвид? — она, будто пытаясь устоять, вытянула руку вперед. — Вы знаете Дэвида?

— Мы с ним были в одной упряжке. Ты его сестра, или старуха, или кто?

— Его… как вы сказали, старуха? Она, наверное. — Джудит чувствовала, что находится на грани истерики. — Он послал вас сюда?

— Вроде как. Мы, видишь, вместе дали деру…

— Он на свободе?

— А ты не знала? То есть, ты еще от него не слышала, он еще не подтянулся?

— Нет. — Она опустилась на соседний стул. — Господи!

— Вот же сукин сын! — Лицо ночного гостя приобрело растерянное выражение. — Ничего не понимаю! Он собирался двигать сюда, когда я его последний раз видел, думал, он теперь уже тут. Я же к нему и шел. Прошу прощения, что так влез, — извинился он, — но не мог же я снаружи болтаться.

За мной сейчас вроде как след.

Джудит молча смотрела на него. Все становилось каким-то нереальным, иллюзорным.

— Меня зовут Ховик, — представилась стоящая перед ней галлюцинация.

Снова старик

«Вот он, — подумал 318-й, — комичный удар судьбы, последний по счету. В конце концов есть Бог, и есть ад, а я, как-то сам того не ведая, умер и плачу теперь за свои грехи. Видно, грешил при жизни крепко».

Через стол напротив сидел доктор Чарлз Андервуд Фарлей, некогда замзавкафедрой патологии в заведении, о котором 318-й благополучно утратил память вот уж сколько лет назад. Доктор пригладил напрочь отсутствующие на рябой от возраста лысине волосы и печально произнес:

— Бог ты мой, как летит время. Казалось, совсем еще недавно все мы работали в одной институтской команде… В каком, кстати, это было году? Когда вы, гм… Уволились?

318-й смерил собеседника тяжелым взором. Это уж в самом деле слишком.

— А вы ничуть не изменились, правда, Фарлей? Никогда не говорите напрямик, все экивоками да эвфемизмами. К черту такое увольнение, — заявил он односложно. — И вас к черту!

— Я, безусловно, имею представление, — натянуто произнес Фарлей, — только что…

— Господи, да изъясняйтесь вы точнее! Что я был арестован, а еще точнее похищен, тайно и без всякого ордера на арест, еще задолго до того, как так называемая Администрация придала таким процедурам хотя бы намек на легальность. Вы и тогда обо всем догадывались, и знали, за что. Думаете, я не вычислил, кто меня подсидел?

— У вас нет основания намекать, что это был я!

— «Я — головка от…» Обнажим лысину у фактов, да простится это выражение нам обоим. О вас я наслышан с самой аспирантуры, когда вы стальным жалом ловко искореняли крамолу, но умудрились-таки отвертеться, когда пошла обратная волна и охота на ведьм была предана анафеме. Помнится мне также и то время, когда вы украли у своих сокурсников исследовательскую работу и опубликовали ее как собственную. Знаете как мы вас меж собой называли? Чак…

Фарлей сухо поджал губы.

— Не вижу, с какой стати нам обмениваться личными оскорблениями.

— Вы знаете, что в завкафедрой вас продвинули, образно говоря, только через мой труп? Кстати, как вас наградили за то, что вы меня предали — назначили в конце концов на мою должность?

— Знаете ли, — даже с поспешностью сказал Фарлей, — должность эту занял доктор Батлер, протеже Джонса Хопкинса.

318-й позволил себе паскудный смешок.

— Ой, да неужто? И так оно у нас всегда? Цепочечка помощников «таких-то» и ассистентов «сяких-то». Просто прирожденный лакей… Я это скажу вашим новым владельцам и хозяевам, чтоб знали, на кого купились.

Однако Фарлей полностью овладел собой, и 318-й знал, что забаве конец. Непроницаемое «я» Фарлея опустилось подобно железному занавесу; ох, как великолепно известен был 318-му этот вид превосходства и гуттаперчевой терпимости. «Да и в конце концов, кто такой сейчас он, и кто такой я? — подумал 318-й. — Безусловно, ему суждено смеяться последним».

Шел третий день пребывания 318-го в Лагере 351. Из Блэктэйл Спрингс его доставили на скоростном авто с двумя вооруженными охранниками и с эскортом мотоциклистов. Единственным пассажиром еще был Гловер.