Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, Марта рассказала это всё более простыми словами и несколько более сбивчиво: она никогда не отличалась умением краснó говорить на публику. Заодно уж позвольте описать мою бывшую студентку. Марта Камышова была девушкой несколько выше среднего роста, исключительно скромной, но скромной не от боязни людей или затравленности, ничего такого в ней, если присмотреться внимательно, не имелось, а скромной от внутреннего спокойствия; девушкой, как бы даже не вполне осознающей свою женственность, будто ей недавно исполнилось пятнадцать лет, а вовсе не двадцать один. По этой же причине, думаю, никогда она не использовала никакого макияжа, а платья носила «детского фасона», то есть короткие, выше колена, но полностью закрытые, серые или коричневые, напоминающие, знаете, советскую школьную форму, не хватало только белого передника. И заколки-то в её пышных светлых волосах, не доходящих до плеч, иногда разлетающихся от статического электричества, были совсем простенькими, детскими. И лицо тоже под стать: хорошее, но немного простоватое, не из тех, на которые мальчики обращают внимание. Некоторые девушки нарочно эксплуатируют образ невинной школьницы, в каковой эксплуатации, конечно, уже не содержится ничего невинного, напротив, от этого знающего себе рыночную цену порочного инфантилизма волосы встают дыбом от ужаса. Что там девушки! Целые страны вроде Японии. Я порой грешным делом думал: может быть, и эта девочка нарочно притворяется невинней и юнее, чем есть, так сказать, торгует своей незрелостью? Но каждый раз, ловя взгляд этих глубоких православных глаз, убеждался: нет, не притворяется, не торгует, кто угодно, но не она. Глаза, кстати, у неё были карими, против всякого ожидания. Редкое сочетание со светлыми волосами.
— Печоринское, — заметил я.
— Точно, печоринское! — подхватил собеседник. Как там у Михаила Юрьевича, «признак породы»? В Марте определённо чувствовалась некая порода, вот только невозможно было с уверенностью сказать, какая.
Под самый конец девушка, тряхнув светлым облачком своих волос, призналась:
«Да! Мне вчера ещё приснился сон. Мне снилось, будто я стала… Матильдой Феликсовной. И у меня есть пара изящных таких туфелек, белых. Я пришла к кому-то в гости, шумная компания, но мне нужно бежать в другое место, но сделать так, чтобы другие не догадались, что я ушла. Тогда я оставляю эти туфельки в прихожей и иду босиком. Или не босиком: возможно, меня несёт на руках любимый человек, Андрей… Господи, великий князь Андрей Владимирович, я имела в виду! — тут же поправилась Марта, видя, что большинство повернулось в мою сторону с весёлым недоумением. — Пожалуйста, простите. Вот».
Мы подождали несколько секунд — но это был конец доклада.
«И… это всё? — осведомилась Ада Гагарина. — А… статья или эссе?»
«Статью я не успела написать, извините. Наверное, и не смогу», — призналась Марта.
«Огорчительно, — вырвалось у Штейнбреннера. — И эмоции — не совсем то, что лично я ждал от доклада академического характера. Или я ошибаюсь?»
«Да нет, Альфред, ты не ошибаешься», — ответила ему староста. У Марты от обиды задрожали губы.
«Вашим товарищем была проделана большая работа, — поспешил я вмешаться. — Что до статьи или эссе, то у каждого из вас свой стиль и своеобразие личности. Не забывайте также, что не каждому слова легко приходят на ум и не каждый готов писать художественную прозу. Наконец, Марта была самой первой, у неё было меньше всех времени!»
«Андрей Вла… Андрей Михайлович, спасибо большое!» — поблагодарила меня девушка, у которой — или мне это показалось? — её выразительные карие глаза были на мокром месте. Никто кроме меня, думаю, не заметил этой оговорки с отчеством, но я от неё поёжился.
«Верно, оставьте Марфутку в покое! — буркнул Кошт. — Подумайте лучше, что отсюда можно извлечь».
«Как минимум этот вопрос невинности или не-невинности заслуживает внимания!» — тут же вмешался Эдуард Гагарин.
«Как это?» — не поняла Марта, и Тэд пояснил:
«Действительно ли наш Лёша, то есть, I beg your pardon[14], Наследник, так активно сопротивлялся и на самом ли деле маленькая К. «приняла все его решения, не пробуя воспользоваться минутной слабостью», как нас сейчас пытались убедить?»
Раздались смешки. Марта часто заморгала. Я подумал, что пора мне снова вмешиваться, и уже откашлялся для того, чтобы высказаться, но тут…
Андрей Михайлович примолк и выждал выразительную паузу, лукаво поглядывая на меня.
[8]
— Ваша пауза длится уже дольше десяти секунд, — пробормотал автор, тоже удерживая улыбку. — Вы, в отличие от Гленна Гульда, рискуете смазать художественное впечатление.
— Что вы! — откликнулся Могилёв. — Паузами, поверьте мне, никогда ничего нельзя испортить. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
Но не буду вас томить! Тут дверь распахнулась — и на пороге встала Настя Вишневская. Все обернулись к ней.
«Мы тебя не ждали, Настя… извините, вас, Анастасия Николаевна», — сказал я первое, что сказалось. А по сути надо было бы ещё по-другому: «Мы вас не ждали, ваше императорское величество!»
Настя действительно успела, что называется, поработать над образом. В тот день она собрала волосы в узел на голове, закрепив их крупным антикварным гребнем, и разыскала в своём гардеробе длинное, почти в пол, глухое тёмно-серое платье.
