Götterdämmerung: cтихи и баллады - Всеволод Емелин

Космос как воспоминание

Книжечки беленькие, книжечки                                    красненькиеВ детстве стояли на полочке,“Библиотека современной фантастики”…Все угробили, сволочи.

Думал ночами бессонными,Как буду сквозь волны эфираВести звездолет фотонный,Облетая черные дыры.

Вырасту, думал, буду Мвен МассИли Дар Ветер.Вырос. Вокруг одни пидарасыДа эти…

Вырасту, ждал, отобью Низу КритУ Эрга Ноoра.Вырос. Вокруг наркомания, СПИДДа эти, которые…

Выучусь, в детстве мечтал, на прогрессора,Служить буду доном Руматой.Вырос. Вокруг сплошь бычье в “мерседесах”,И все ругаются матом.

В Руматы меня не брали,Иди, говорят, не треба.В результате вовсю в АрканареЖирует орел наш дон Рэба.

В книжках один был мерзавец — Пур Хисс(Еще бы с такой-то фамилией).А теперь оказалось — Пур Хиссов, как крыс,И всех они зачморили.

Навеки улыбка сползла с лица,Я стал обладателем бледного вида.Вместо эры Великого КольцаНастал нескончаемый День Трифидов.

Вот тебе и Роберт Шекли,Вот тебе и Гарри Гаррисон,В мире, где правят шекели,Пойду утоплюсь в Солярисе.

Оказался чужой я на этом пируПришельцев пиковой масти.Тщетно шарит рука по бедру,Ищет мой верный бластер.

Гляну сквозь стеклопакетИ, как всегда, офигею —Вместо звезд и планетГорит реклама “ИКЕИ”.

Грустно сижу на жопеНа их табуретке фанерной.Нынче не время утопийО покорении Вселенной.

Я все понимаю: Сталин,Репрессии, пятилетки…Но зачем мы Космос сменялиНа фанерные табуретки?

Портвейн “Иверия”

Философская лирика

Когда великая империяКлонилась к пышному распаду,Когда чуть было не похерилиМосковскую олимпиаду,

Солдаты в Азии примерилиИз цинка первые бушлаты,Когда подверглись недовериюНезыблемые постулаты,

Поток еврейской эмиграцииСтал мельче и заметно жиже,И академик, совесть нации,Ментами в Горьком был отпизжен,

И тень Лаврентий Палыч БерияЗашевелилась на Лубянке,Тогда-то вот портвейн “Иверия”Был дан трудящимся для пьянки.

Между раскрученными брендамиНе затерялся тот проект,И пахнул мрачными легендамиЕго загадочный букет.

Напиток этот по сравнениюС тем, что пришлось нам прежде жрать,Был следущего поколения,Как самолет Миг-25.

В нем не было ни капли сокаИ никаких даров природы,Лишь технологии высокиеДа мудрость гордого народа.

Носились с тем народом гордымУ нас в Советском-то Союзе,Как будто с писаною торбой(И Ахмадулина все в Грузию,

И с ней фотограф Юрий Рост там,И сам великий Окуджава,Где несмолкающие тосты,Шашлык, боржоми и кинжалы).

И джинсы ихние поддельныеОбтягивали наши жопы,И вкус “Иверии” портвейна,Как воплощенье Азиопы.

Бьет прямо в темя тяжким обухомНас водка русская, тупая.Как путника роскошным отдыхом,Портвейн грузинский завлекает.

Вот слизистые оболочкиВсосали порцию напитка,И снизу вверх по позвоночникуЗмеится колдовская пытка.

Ползет, как божия коровка,По стебельку пурпурной розыТуда, где в черепной коробке,Остатки головного мозга.

Вот жидкость теплая, химическая,Достигла мозг вышеозначенный,Согласно Гегелю, количествоУпорно переходит в качество.

И опускаются туманыНа холмы Грузии ночныя,И наступает кайф, нирвана,Короче, просто эйфория.

А дальше жуткое похмелие,Живем-то все же не в дацане,Не стоит забывать про Гегеля,Про отрицанье отрицания.

И вот стою — сибирский валенок,Глазами хлопая спросонья,На циклопических развалинах,Не мной построенной часовни.

Из-за Осетии с АбхазиейГрузинская фекальна массаСмягчить не сможет эфтаназиейМне горечь рокового часа.

Мне седина покрыла бороду,Прощай, прекрасная грузинка,Я вспомнил, по какому поводуСлегка увлажнена простынка.

Прощай, сырок, в кармане, плавленый,Охладевающие чувства,И организм, вконец отравленный,И творчество, и рукоблудство.

И Вакх безумный, надругавшийся,Над аполлоновым порядком,И образ мира, оказавшийся,В конечном счете, симулякром.

Трансильвания беспокоит

Вы мне все про империю,А тут, как выйду по пьяни я,Так у меня за дверьюНачинается Трансильвания.

Сразу с подъездом рядомВстали Карпатские горы,Всюду ментов нарядыИли бригады “скорой”.

Что ты с серьезной минойМне тут чернуху лепишь?Вижу под формой крысинойЯ твой камзол, граф Цепеш.

Что-то к моей аортеМного внимания, типа.Нет, не удастся сдохнутьМне от птичьего гриппа.

Над головой узорыЧертят пернатые волки.Буду лежать я скороНа деревянной полке.

Скоро слетятся сукиСправлять свои черные мессы.Ох, попадусь я в рукиЛюдям гуманных профессий.

Где в коридорах койки,Лужи говна в сортире,Где патанатом бойкийПереберет мой ливер.

Поделят без разговоровКрохи моей зарплатыОборотни в погонах,Оборотни в халатах.

О, как я жажду местиГадам за все за это.Приедет в Москву Ван ХельсингСо своим арбалетом.

От стрел его арбалетаС наконечниками из серебраВаши бронежилетыНе спасут ни хера.

Будете знать, фашисты,Как грабить больных и пьяных.Он превратит вас быстроВо святых Себастьянов.

По-ка-чивая перьями,Как ежики из тумана,Пойдете служить моделямиДля нового Тициана.

Прочел Уэльбека. Много думал

Любовная лирика

Веронике К.

Запомни мой оскал крысиныйИ хрип раздувшейся аорты.И от меня запахнет псиной,И ты меня прогонишь к черту.

И я пойду к нему не глядя,С тобой, чтоб рядом не вонять.Любить так могут только бляди,Да и кому нужна не блядь?

Впервые лишь с тобою понял,То, что всю жизнь мечтал бы быть яНе богачом, поэтом, воином,А механизмом для соитья.

Была ты всем в моей судьбе.И, старый пес в облезлой шкуре,Как будто Цезарю, тебеЯ салютую, моритури.

Ты не вернешься, ни фига,Как ни целуй следы ботинок.В любви для всех закон-тайга,И прокурор в ней не Устинов.

Мне не помогут ни хренаСтихослагательские лавры.Не для меня придет весна,А сердце лопнет от виагры.

И я окуклюсь в плотный кокон,Как гусеница шелкопряда.И в нем скукожусь кособокоВ смиренном ожиданье ада.

А ты с другим, родная женщина,Сыграешь жертву униженья.Ведь что за секс без достоевщины?Простые, глупые движенья.

Собой ты будешь представлятьОбъект для производства фрикций,Чтоб деконструкциею снятьКонфликт бинарных оппозиций.

Ты помнишь члены, а не лицаОдин добрей, другой построже,А мой, как тютчевская птица,Подняться хочет, но не может.

К событиям в Бутово