Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любое стойбище или поселок способны держать под контролем, то есть активно использовать, территорию, определяемую двумя кругами — с радиусом в пять и в десять километров. Площадь первого круга соответствует сфере повседневной деятельности всего населения поселка — мужчин, женщин, детей, которые здесь охотятся, собирают грибы, плоды, ягоды, коренья, съедобные растения, яйца птиц, возделывают землю под огороды, выпасают домашний скот. Иными словами, в этом круге заключены основные природные ресурсы, обеспечивающие жизнь обитателей поселка, определяющие основу их благосостояния. Площадь второго круга показывает собственно охотничью территорию данного поселка, причем обязательным условием будет достаточно широкая «нейтральная полоса», отделяющая охотничьи угодья одной общины от другой, соседней.
Такая закономерность в отношении человека к пространству позволяет сделать и еще два вывода: первый тот, что долговременные стойбища первобытных охотников не могли существовать ближе двадцати километров друг от друга (как показывает опыт, для лесных охотников расстояния были значительно большими), а второй — что наличие или отсутствие природных ресурсов на этой территории, их количество и качество, должно было жестко ограничивать численность населения стойбища и продолжительность его обитания на одном месте.
Что же искал человек? Какие точки выбирал он для своих стойбищ в окружавшем его пространстве? Чем руководствовался он в этом выборе? Естественно, ответы на эти вопросы я мог получить только индуктивным путем, восходя от частного — к общему, опираясь на те данные, которыми располагают археологи, и на собственный опыт.
Кольский полуостров, как, впрочем, и вся северная зона вообще, предоставлял в распоряжение исследователя два вида сезонных стойбищ — летние, береговые, и зимние, находящиеся на внутренних озерах в лесах. Я думаю, что только малая изученность этой территории и трудность обнаружения редких остатков человеческой деятельности не позволили до сих пор выделить третий, промежуточный вид освоенной человеком территории: места постоянных остановок на маршрутах сезонных кочевий, как то было заведено у саамов. Такие места должны располагаться на берегах ручьев или озер, отличаться крайне малым количеством оставленных предметов и, по-видимому, отсутствием долговременных, углубленных в землю очагов, вместо которых почва должна хранить следы многократных кострищ.
Суммируя, можно сказать, что рыболовы и охотники Севера вступали в соприкосновение с окружающей средой в трех разных вариантах «дома»: в виде долговременных зимних поселений, отмеченных полуземлянками, в виде сезонных летних стойбищ, отмеченных постоянными очагами, и в виде кратковременных стоянок, неизбежных при их кочевом образе жизни. Эти последние не попали еще в поле зрения археологов. Не попали на Севере, потому что в нашей средней полосе как раз все эти три вида памятников достаточно хорошо известны.
Уже первые шаги в поисках древних поселений на берегах Плещеева озера поставили меня перед непреложным фактом: все без исключения остатки деятельности неолитического человека были связаны с песком и древними берегами водоемов. И то и другое достаточно легко поддавалось объяснению, и, как я думаю, объяснению правильному. Человек выбирал наиболее сухое место, расположенное близко к воде, поскольку он был все-таки рыболовом. В то же время, обходя извилистые очертания древних побережий озер, прослеживая береговую линию прошлых эпох, теряющуюся сейчас в зарослях папоротника и кустарника, там, где дюна переходит в заболоченную низину поймы, я мог видеть, что отдельные участки этого берега для древнего человека были отнюдь не равнозначны, как не одинаковы были и оставленные им следы.
Иногда это был всего лишь кремневый отщеп, оказавшийся между корнями поваленного бурей дерева, иногда — россыпь черепков от разбитого горшка, попавшего сюда неведомо как и разбитого плугом, проведшим широкую и глубокую противопожарную борозду. Иногда во взрытом кабанами дерне я замечал угольки, и тогда под скользящими движениями лопаты при зачистке этого места проступал углистый круг костра, рядом с которым иной раз удавалось найти один или два кремневых скребка, несколько отщепов или даже сломанный наконечник стрелы.
Самая необычная находка была встречена мною на большом суходоле на краю Талицкого болота, лежащего в глубине переславских лесов и бывшего некогда большим озером.
Низкий, широкий холм был прорезан глубоким карьером, из которого брали песок для насыпи только еще сооружавшейся тогда узкоколейной ветки на Кубринск. Рельсы, змеящиеся в перспективе, лежали на временных шпалах, положенных на скорую руку. Регулярное движение, естественно, еще не было открыто, и я поджидал дрезину, которая должна была отправиться в Кубринск по этому шаткому и ненадежному пути.
Помню серый, холодный осенний день, низкие облака над пустынным, замершим в преддверье зимы болотом и неуютное одиночество, возникающее от вынужденного безделья. Это чувство и толкнуло меня к карьеру. Найти здесь что-либо интересное казалось маловероятным. Вот почему я буквально обомлел, когда почти на вершине суходола увидел торчащий из земли великолепный шлифованный топор из серого кремня, — не сверленный, «боевой», а прямоугольный в сечении рабочий топор, обычно вставлявшийся в роговую или деревянную муфту, которая в свою очередь крепилась к рукояти.
Казалось, топор был сделан только вчера. Он торчал из обрыва лезвием вперед, и я мог точно замерить его положение: в двадцати сантиметрах ниже современного уровня почвы. Расчистив землю, рядом с топором я обнаружил небольшую ямку с углями, а вокруг — обломки горшка, украшенного отпечатками, имитирующими ткань. Кроме них, не было ничего: ни кремневых орудий, ни других черепков, — хотя я самым тщательным образом осмотрел весь холм, чуть было не пропустив свою дрезину. Потом я не раз возвращался сюда, зачищал поверхность холма в нескольких местах, но — впустую.
И топор и орнамент на черепках указывали на эпоху поздней бронзы.
Как попали эти вещи на вершину песчаного холма среди болот? Что случилось с человеком, который разжег здесь свой костер? Не знаю. Теперь я склонен думать, что мне посчастливилось наткнуться на следы наземного захоронения, обычного для лесных охотников, описанного этнографами у большинства сибирских народов. Тело умершего укладывалось на помост над землей или на дерево, рядом с покойным или внизу ставили еду и клали принадлежащие ему вещи, а на земле разжигали костер…
Рыболовные крючки из кости и раковин. Неолит.
Обнаружить следы такого захоронения — вещь, практически невероятная: дерево и кости истлевают, растаскиваются хищниками, следы исчезают. Если мои предположения справедливы, то повезло мне лишь потому, что соплеменники, отправляя своего родича в потусторонний мир,
