Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Культурный слой здесь достигал почти метра толщины и был настолько насыщен черепками, кусками кремня, кремневыми и костяными орудиями, костями рыб и животных, что с трудом поддавался лопате. Разбирать его приходилось ножом, совком и кистью. Тут попадались остатки практически всех культур и эпох, в том числе и тех, которые не удавалось обнаружить в виде сколько-нибудь значительных слоев или отдельных стойбищ.
Похоже было, что человек жил на этих местах не годы, а сотни лет, обживая берега и сбрасывая себе под ноги горы копившегося мусора.
Еще показательнее были места находок на западном берегу озера от современного истока Вексы до говорливого, пенящегося на весенних перекатах ручья Симанец, куда в начале мая набиваются нерестящиеся язи, и дальше, вплоть до речки Куротни, прорезающей береговой вал. Под тонким слоем дерна здесь везде лежат кремневые отщепы, мелкие черепки, следы древних костров. Все разбросано в беспорядке, остатки разных эпох перемешаны и за исключением двух-трех мест, где скопления отщепов и черепков лежат более густо, не образуют сколько-нибудь определенных центров. Похоже было, что здесь всегда жили не долго, но приходили регулярно и по многу людей сразу.
Что их привлекало здесь? Вернее, что могло привлекать? — поскольку, даже будучи уверен в своих выводах, исследователь не имеет права быть категоричным. Единственное право, которое ему дано, — это отстаивать собственное мнение, никоим образом не навязывая его другим. После консультаций с ихтиологами, подтвердившими, что нерестилища в водоеме, как правило, остаются неизменными на протяжении тысячелетий, если коренным образом не меняется природная обстановка, я мог предполагать, что древних рыболовов сюда влекли именно нерестилища плещеевской рыбы. Той самой, что и в наши дни идет сюда из глубин озера, а навстречу ей собирается множество рыболовов-любителей и профессиональных переславских рыбаков. Именно весной, в течение полутора-двух недель, когда идет на нерест плотва, язь и щука, на этом участке берега возникают наиболее благоприятные условия для массового лова рыбы ловушками на мелководье.
Но нерест кончается, и дальнейшее пребывание здесь человека становится бессмысленным: надо перебираться на берега рек и озерных проток, где активный и пассивный лов продолжается все лето…
Пятна от древних костров показывали, что огонь всякий раз разводили на новом месте, в отличие от постоянных очагов Терского берега или очагов одного из участков Польца.
Вот тогда впервые и мелькнула у меня догадка: не могут ли очаги — их форма, характер, расположение — помочь в классификации мест, использованных человеком в прошлом? Разве очаг не отражает характер жилища человека, его конструкцию, отношение человека к «дому» — всему используемому пространству жизни? Ведь центром этого условного «дома», его, так сказать, «сердцем», был именно очаг! Костер, разведенный на земле и погасший с рассветом, небольшая ямка в песке, старательно вырытый в земле очаг, сложное сооружение из камней, каменка, глинобитная печь — какое разнообразие конструкций места, на котором человек разводил огонь! Каждое из них несет на себе отпечаток мыслей человека, его намерений и планов на последующее время. В самом деле, будет ли путник, уходящий с солнцем от места своего ночлега, выкладывать каменный очаг? Удовольствуется ли земледелец, построивший на земле дом, кострищем посреди своей хижины? Нет, конечно. Каждый из них соорудит хранилище огня сообразно роли этого огня в его жизни, его замыслах и потребностях. Так получается, что характер огнища может быть своего рода показателем отношения человека к своему дому и окружающему пространству, позволяя ученым классифицировать места обитания человека в прошлом.
Материал для такой классификации у меня уже был.
Кострища и их следы открывались при раскопках в виде тонких углистых пятен, наползающих одно на другое или расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Они состояли из золы, угольков, песок под ними не был прокален, поскольку огонь горел здесь недолго, и по большей части я их обнаруживал там, где находки не образовывали собственно культурного слоя.
Настоящие очаги, наоборот, всегда были углублены в землю, вокруг них располагался слой предметов определенной культуры, и было видно, что человек жил здесь не день и не два, а значительно дольше.
Песчаные стенки этих очагов, неоднократно освобождавшиеся человеком от скапливающихся внизу углей, были прокалены долгим и сильным огнем, и рядом с ними часто можно было видеть светло-серый серп, образованный выдувом золы.
Серп золы навел на мысль, что находившееся здесь жилище было не только легким, съемным, но еще и сезонным. Только в том случае, когда жилище снималось, открывая очажную яму с углями и золой действию всех ветров, мог произойти выдув еще не прибитых дождем золы и пепла, — выдув, рисующий естественную «розу ветров» того времени.
Конечно, это была только гипотеза. Надеяться найти в песке следы от легких шестов чума или вигвама, покрытого когда-то, тысячелетия назад, оленьими шкурами или берестой, было нереально, это-то я понимал. И все же такой необычайный случай произошел со мной на берегах того же Плещеева озера при раскопках поселения, известного теперь как Плещеево IV. Этот интереснейший памятник я обнаружил еще во время своей первой археологической разведки. В свежей тогда противопожарной борозде, снявшей с песка слой дерна, лежали обломки толстостенных горшков с «рамочным» орнаментом из двойного зубчатого штампа, характерного для так называемой «волосовской» культуры позднего периода. Здесь же, в сосновом лесу, внимательно осмотрев склоны и гребень берегового вала, я нашел двадцать четыре не очень больших, но тоже характерных впадины — следы жилищ-полуземлянок, присущих именно этой культуре. В том, что я не ошибаюсь, убеждали и другие находки: крупные скребки на массивных кремневых отщепах, обломок листовидного кинжала из черного кремня, специфические каменные сверла, сланцевая подвеска и все остальное, что попадается археологу при сборах.
Вместе с волосовскими черепками в песке лежало несколько черепков, украшенных ямочно-гребенчатым орнаментом.
По-видимому, как то нередко бывало, под слоем песка с остатками поселения волосовцев лежали
