Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем факты свидетельствовали о другом.
Ни археологические культуры, ни переход от одних форм хозяйства к другим, ни великие открытия на территории Восточной Европы не подчинялись рисунку пыльцевых диаграмм и последовательности климатических изменений. Кости животных и рыб, собранные при раскопках, не позволяли говорить о каких-либо явных изменениях животного мира. Резкая смена фауны произошла вместе с изменением растительности лишь при переходе от позднеледникового к послеледниковому времени, практически одновременно на пространстве всей Европы.
Даже изменения растительности далеко не всегда совпадали с рубежами голоцена.
Детальные исследования почвоведов и ботаников в последние годы привели к парадоксальному заключению: в эпоху голоцена происходили не сдвиги, а однонаправленное восстановление растительных зон, нарушенных последним оледенением. При этом на характер и распределение флоры решающее влияние оказали состав и строение подстилающих почву пород, а также гидрогеологические условия — обилие, состав и уровень стояния грунтовых вод.
Карта растительных биом находилась в прямой зависимости от почвенно-геологической карты. Подобно тому как древние рудокопы и рудознатцы в поисках рудных жил ориентировались на известные им растения, с помощью растительности можно составить покровную геологическую карту района, не пробуривая скважин и не закладывая шурфов.
Для южной части Ярославской области такую работу выполнила группа сотрудников Всесоюзного научно-исследовательского института гидрогеологии и инженерной геологии.
Оказалось, что все без исключения сосновые леса расположены на песчаных отложениях поздне- и послеледникового времени, и только на них. Если под этими песками на небольшой глубине залегают суглинки и глины, в сосновых лесах появляется ель; если слой песка очень тонок, не больше одного метра, на этом месте возникает сосново-еловый лес смешанного типа, с кустарниками и растениями, характерными для широколиственных лесов. Наоборот, на моренных отложениях растут почти исключительно елово-широколиственные леса, не выходящие за пределы этих отложений.
Правило это одинаково распространялось на речные и озерные поймы, болота и низины, холмистые равнины, степи и предгорья, подтверждая прямую зависимость того или иного растительного сообщества от подстилающих почву геологических слоев, поскольку почва, в свою очередь, не что иное, как продукт взаимодействия лежащих под нею пород и укоренившихся на них растительных сообществ.
Вывод напрашивался сам: поскольку геологические характеристики района в послеледниковое время не менялись, как не менялись требования, предъявляемые к почве породами деревьев и травами, то не могло произойти и существенных изменений в растительности. А если это так, то, рассматривая взаимоотношения человека с природой в прошлом, можно было считать окружающую среду величиной вроде бы неизменной. Естественно, это упрощало задачу, поскольку все внимание теперь можно было сконцентрировать на человеке, выделяя и «вычисляя» его из окружающего мира.
При таком подходе к проблеме точкой отсчета должна была стать захваченная человеком у природы территория — тот «дом», по которому мы, археологи, стараемся узнать все возможное о его прежнем обитателе.
5«Человек не сотворен таким уж могучим, чтобы ему не требовалось сузить окружающий его мир и соорудить себе какое-то укрытие… Адам и Ева, согласно преданию, обзавелись лиственным кровом раньше, чем одеждой. Человеку был нужен дом и тепло — сначала тепло физическое, потом тепло привязанностей». Этими словами американский философ и писатель Генри Дэвид Торо начинает свое размышление о доме.
Но что такое «дом»? — можно задать вопрос. Жилище? Искусственное сооружение, предназначенное для защиты от непогоды? А тогда как оценить использование многочисленных пещер в прошлом и настоящем или создание человеком жилищ в дуплах больших южных деревьев? Между тем для человека это тоже «дом», сочетающий в большей степени, чем другие, природу с его воображением и искусством. Больше того, при подобном определении в понятие «дом» следовало бы включить и произведения природных архитекторов — зверей, выкапывающих норы со сложными системами ходов, строителей-бобров, птиц с их разнообразнейшими гнездами, зачастую образующими города или селения. Сюда, безусловно, попадут также произведения самых изящных и искусных природных зодчих — насекомых, обладающих своего рода архитектурным инстинктом, тем более что, с точки зрения эколога, разница между человеком и животными практически отсутствует: в этом случае проявляется стремление разума, организованного на том или ином биологическом уровне, преобразовать — использовать, перестроить, изменить — окружающую среду, приспособив ее для жизни особи или вида.
Существенную разницу между человеком и животными в отношении к дому отметит лишь биолог: для большинства животных видов подобное преобразование окружающей среды необходимо только для или при выведении потомства. Для человека же его жилище есть непременное условие повседневного существования.
Пожалуй, с позиций исторической экологии, с которых я пытался рассматривать проблему взаимоотношений человека и природы, историю этих взаимоотношений, противопоставляя «человека вообще» — «природе вообще», достаточно точной и емкой может быть следующая характеристика «дома»: используемое и преобразуемое для повседневной жизни пространство, подпадающее воздействию человека, его влиянию или отмеченное следами его деятельности в прошлом. Центром «дома» всегда будет очаг или кострище, вокруг которого формируется собственно жилище, ограниченное каркасом из жердей, покрытых шкурами или берестой, срубом, каменной кладкой рыцарского замка или — стенами пещеры. Вместе с тем такое определение включает не только пространство, окружающее данное жилище, но и пространство сопредельных жилищ, образующих поселок, город, округу, — пространство, которое является естественным продолжением жилища и служит ареной повседневной деятельности человека.
Не важно, как долго человек осваивал и расширял это пространство, жил ли он на этом месте годы или использовал его для кратковременных остановок на своем пути. При всей разнице между каменным домом европейского крестьянина, в котором до него обитало несколько поколений его предков, и вигвамом североамериканского индейца, который поставлен вчера и будет свернут на следующее утро, чтобы отправиться вместе с его хозяевами в дальнейший путь, общим оказывается сам «момент бытия», момент остановки человека, как его переход к иному, чем прежде, взаимодействию с окружающей средой.
Иными словами, «дом» может быть определен двумя координатами пространства, тогда как третья координата — вектор времени, продолжительность обитания в нем — будет указывать на ту или иную специфику отношения человека к окружающему миру.
Как далеко в сторону от очага может простираться сфера влияния человека на природу, можно сказать довольно
