Приятель - Брайан Макгрори

Ну и ладненько. Кали проворно взяла Цыпу в руки, ухватила за жилистые ноги, и та повисла – испуганная, растерянная, беззащитная. Бет тем временем безошибочно отыскала среди перьев крыла то место, куда следует вогнать иглу. Вот таким образом они все и сделали. Птица кудахтала, сотрудники клиники улыбались. Они дали Цыпе целую пригоршню лущеной кукурузы, которую та жадно склевала прямо с полу.

Кровь тщательно перелили в пробирку, поместили в футляр на «молнии», запаковали в специальный мягкий конверт и отправили в лабораторию в Канаде – там определят, принадлежит этот образец крови самцу или самке. Держу пари: какой-нибудь очкастый лаборант в белом халате, получив на анализ пробирку с куриной кровью для определения пола, удивится не меньше, чем удивлялся я, когда начал смотреть по телевизору детские передачи, сидя на диване рядом с цыпленком и двумя усталыми девочками.

Пэм пребывала в ожидании несколько недель. Каждый день она по многу раз заглядывала в компьютер, проверяя, не пришел ли ответ из лаборатории «ИДЕКС» в Канаде. Это она делала по утрам, едва просыпаясь, и этим же занималась перед тем, как лечь спать. А в промежутках снова и снова внимательно осматривала Цыпу, выискивая хоть какие-то явные указания на женский пол: тихое воркование, умеренную агрессивность, малейший намек на желание, скажем, снести яйцо. Но Цыпа упрямо не раскрывала своих карт, а милые люди из лаборатории не видели необходимости спешить. Однако от результатов зависело будущее Цыпы. Окажись она курочкой, ее можно спокойно держать всю жизнь в качестве домашней любимицы. Пусть себе клюет зернышки во дворе, кудахчет у дверей, пусть две заботливые девочки суетятся вокруг нее сколько угодно. Девочкам не придется расставаться с ней, пока не наступит время уезжать в колледж, где соседки в общежитии и друзья станут озадаченно спрашивать: «Кто-кто у тебя домашний любимец?»

А вот петух совсем другое дело, хотя это, может, и к лучшему – тут все зависит от точки зрения. От петуха много шума. Петух бывает агрессивен. Петух может поранить детей и отравить жизнь соседям. Петух как-то не вписывается в картину обычного нормального дома в обычном американском пригороде, и из всего этого вытекает вывод: вероятно, Цыпе придется вести… как бы это сказать? – жизнь, более подобающую петуху. Например, где-нибудь в далеком сельскохозяйственном поселке, на ферме, населенной множеством существ, похожих на него и внешним видом, и поведением. Не знаю, понравится ли это ему, но меня эта мысль привлекала все сильнее.

Текли дни, складываясь в недели, недели складывались в месяцы. Я уже недоумевал, чем может быть так занята лаборатория «ИДЕКС», как вдруг однажды Пэм позвонила ее секретарша из клиники. Девушка даже не представляла себе, сколько ожиданий было связано у Пэм с этим звонком, сколько надежд и опасений. Она просто сообщила: «Вы приобрели петуха». Вот и все. Бразильцы в своих птицах разбираются.

Когда Пэм перезвонила мне на работу, то я едва сумел разобрать слово «петух», заглушаемое судорожными всхлипами.

– Пришли результаты анализа? – уточнил я, желая знать наверняка.

– Да, – ответила она, уже с некоторым раздражением. – Цыпа оказался петухом.

Так, только не улыбаться, не смеяться, не шутить по этому поводу. Не завопить от радости. Не запеть. Не зарыдать от счастья.

Я спокойно сказал ей, что все придет в норму, все будет хорошо. В тот вечер Пэм усадила девочек за стол на кухне и сообщила им полученную новость. Цыпа появился на этот свет благодаря Абигейл, это ведь ее посетила мысль посвятить ему свою научную работу, и она наблюдала за Цыпой гораздо пристальнее, чем все остальные. Она рисовала Цыпу на уроках в школе, она научилась ворковать, как Цыпа, ходить, переваливаясь, как Цыпа; она отлавливала Цыпу, когда та забивалась под стул или стол, не желая выходить из дома. И в тот вечер она расплакалась первой, приглашая маму и сестру присоединиться к ней. Вот такую сцену я застал, когда приехал к ним домой после работы.

– Ребята, я очень вам сочувствую, – сказал я, стараясь сыграть как можно лучше. – Но вы должны знать, что Цыпа будет очень счастливо жить много-много лет в окружении своих подруг-курочек.

– В анализе могла быть ошибка! – твердила сквозь слезы Абигейл, и в голосе ее злость смешивалась с печалью. – Так часто случается. Они сделали анализ неправильно.

Какое-то время цыпленок еще ходил повсюду, но уже для всех как бы умер, хотя сам об этом не подозревал. Нет, его окружили еще большей заботой, чем раньше, прямо-таки королевскими почестями, хотя ни я, ни Цыпа не представляли себе, что такое возможно.

Дети то и дело звали его в дом, помещали в центр на диване, а сами садились по бокам, когда смотрели телевизор, гладили перышки, пока петух ворковал на полу; а когда ели на кухне макароны с сыром, Цыпа рядом клевал кукурузное зерно из мисочки. «Ах, как мы тебя любим, Бу-Бу», – только и слышалось в доме с утра до вечера, причем часто девочки повторяли это хором. Я спокойно ждал, ничего не говорил, зная, что потихоньку (ну, может, медленнее, чем мне хотелось) дело идет к его неизбежному отъезду.

Однажды утром я проснулся в пригородном доме с первым проблеском зари. Девочки уехали на выходные к отцу. Из гаража в спальню долетал какой-то странный звук, нечто среднее между стоном и лаем, будто пришелец из глубин космоса рыдал о покинутой родной планете.

– Что за черт? – задал я вопрос, скорее, самому себе, но Пэм, уже проснувшаяся, ответила на него.

– У Цыпы прорезался голос. – Произнесла она это без особого сожаления, без печали, без злости, вообще без выражения. По сути, это говорил врач, а Пэм нередко вела себя как доктор Бендок.

Уже не осталось и следа от первоначальной душевной боли, которой сопровождалось оглашение результатов анализа. Длилось это состояние в лучшем случае несколько дней. Возобновившиеся было поиски нового дома для Цыпы сменились понемногу успокоением. Вскоре после получения результатов анализа Пэм засела у телефона. В отчаянии она даже обратилась к местному светилу, некой Терри Голсон, написавшей книжку «Тилли снесла яйцо». Эта Терри натаскивала своих кур, как собак. Она разработала хитроумную систему загончиков во дворе и установила там то, что сама назвала «кур-камерой»: приглашала всех желающих на свой сайт в Интернете и предлагала им своими глазами полюбоваться, как резвятся курочки в своем родном доме. Но ничего утешительного по делу Цыпы она не сообщила. Терри объяснила, что не может взять к себе петуха со стороны, да и вообще маловероятно, чтобы его взял кто-нибудь другой. Слишком силен риск распространения заболеваний, к тому же сексуально перевозбужденный новичок способен в корне изменить динамику сложившейся в курятнике атмосферы. Говорила она почти как профессор на университетской кафедре.

Терри оказалась права. На ферме Драмлин, в одном из оплотов Массачусетского отделения Национального общества им. Одюбона[34] (в десяти минутах езды от дома Пэм), сказали, что рисковать не собираются. То же самое ответили и в объединении ферм общины Кодмэн – замечательном заведении, расположенном поблизости. На одной из ферм кто-то зашел настолько далеко, что посоветовал отправить петуха в суп – этот человек, понятно, совершенно не знал Пэм.

Однако, как я уже сказал, вся печаль, все опасения, до этого вызывавшие у них дрожь, теперь вроде как улетучились, а Цыпа остался в своей привычной роли: резвился во дворе, бродил среди кустов в поисках жучков да червячков, стучал клювом в дверь, когда считал, что в доме происходит нечто более интересное, чем снаружи – а такое случалось частенько. В конце дня Цыпа неизменно отправлялся на свое безопасное место – на высокую полку в гараже, где спал здоровым сном до утра. И детишки не выглядели огорченными. Со мной Пэм на эту тему предпочитала не говорить. Дошло до того, что когда прибыл официальный сертификат, подтверждающий пол (кстати, я и сам не прочь когда-нибудь получить такой), и там было ясно сказано, что Цыпа – полноценный, обожающий курочек петух, этот документ приклеили на дверь холодильника. Эти трое теперь стали открыто гордиться тем, чего раньше так боялись.

В то утро я, выводя на прогулку собак, нажал на кнопку в машине Пэм, открыл гараж и шагнул внутрь. Первое новшество, бросившееся мне в глаза, заключалось в следующем: все три окна были плотно занавешены пляжными полотенцами, явно для того, чтобы приглушить солнечный свет, иначе Цыпа стал бы по утрам кукарекать еще раньше. Потом я присмотрелся и заметил, что Пэм приколотила их к стенам гвоздями. Она подошла к делу очень серьезно.

Цыпа выполнил свой ежеутренний ритуал: перепрыгнул с полки на стол, со стола на кресло, с кресла на пол. Проходя мимо меня с чрезвычайно самодовольным видом, он хотел было сделать внезапный шаг в мою сторону, потом решил, что я не стою таких усилий, и гордо прошествовал на залитый солнцем двор. Возвращаясь к собакам, я посмотрел ему вслед и испытал странное ощущение, какое должен, по-моему, испытывать отец-трудоголик, взглянув однажды на сына и заметив вдруг, что тот больше не мальчик, а юноша с пушком на щеках и густым басом. И отец не может понять, когда и как все это произошло.