Приятель - Брайан Макгрори

Цыпа выполнил свой ежеутренний ритуал: перепрыгнул с полки на стол, со стола на кресло, с кресла на пол. Проходя мимо меня с чрезвычайно самодовольным видом, он хотел было сделать внезапный шаг в мою сторону, потом решил, что я не стою таких усилий, и гордо прошествовал на залитый солнцем двор. Возвращаясь к собакам, я посмотрел ему вслед и испытал странное ощущение, какое должен, по-моему, испытывать отец-трудоголик, взглянув однажды на сына и заметив вдруг, что тот больше не мальчик, а юноша с пушком на щеках и густым басом. И отец не может понять, когда и как все это произошло.

Цыпа внезапно стал очень похож на взрослого петуха, а я, кажется, никогда раньше не видал живого петуха так близко. Я ведь человек не сельский. Ну ни следа не осталось от нежной курочки с мягкой, закругленной головой и осторожной походкой. На ее месте оказался мини-монстр с широкой грудью, гребнем вишневого цвета на белоснежной голове, а горделивая походка его напоминала уверенную поступь, которой пересекает поле прославленный судья перед началом решающего матча. «Черт побери, – подумал я, – вполне может быть, что мне до смерти не отделаться от этого животного».

Не раз и не два я замечал, как Пэм, сидя в конце тяжелого дня за компьютером, читает рассказы и журнальные статьи о петухах. В жизни трудящейся матери-одиночки хватает и физических, и эмоциональных нагрузок. Дети нуждаются в ее постоянном внимании. Они требуют, чтобы мама проводила с ними все больше и больше времени: чаще ласкала их, радовалась и переживала вместе с ними, помогала, хвалила и подбадривала. Работа в ее клинике тоже требует времени и внимания: врачам нужны пациенты, менеджеру – планы на будущее, сестры просят подсказок и норовят почаще отпрашиваться с работы, а клиенты ждут от нее советов и моральной поддержки. И еще есть я: давай пойдем на матч «Ред Сокс», давай пообедаем в ресторане, давай съездим в Мэн. И есть она сама: ведь каждому человеку хочется иногда побыть немного наедине с собой, подумать, разложить по полочкам все происходящее, прикинуть, к чему это может привести в дальнейшем.

А я видел, как она, с сонными глазами, непричесанная, в своих неизменных рабочих брюках, уже собираясь ложиться спать, читает в каком-нибудь научном журнале статью об агрессивности петухов или просматривает дискуссию о кукарекающих пернатых на сайте под названием «Мой комнатный цыпленочек». Я предполагал, что все эти материалы должны укрепить ее во мнении – Цыпе не место в доме, ибо это ненормально, даже невозможно – держать в загородном доме растущего и уже кукарекающего во весь голос петуха. То есть даже курицу держать – это уже не совсем обычно. Теперь же, заново проигрывая в уме все мелочи – пляжные полотенца на окнах, отсутствие причитаний по поводу того, что Цыпа петух, – я начал осознавать, что глубоко заблуждался. Цыпа попал в благоприятную струю, а мне никто и не сказал, чтобы я посторонился, пока меня не окатило этой струей с головы до ног.

Только не паниковать. Паника никогда ничему не помогает. В то утро я дал собакам вволю наиграться с мячиками. Купил себе кофе. Возвращаясь в жилище Пэм, положил в машину несколько «жевунов» от «Данкин донатс». Стоял прекрасный летний день, из тех, что сулят бесчисленные возможности, и я не желал омрачать их страхами перед нахальным громогласным животным, которое отнимало у меня остатки прежней нормальной жизни. И все же я стремился к полной ясности. Надо было разобраться в новых реалиях. Только конкретные факты могут позволить прийти к каким-то выводам и помочь критически их оценить, а я – судя по моей предыдущей успешной профессиональной деятельности – неплохо умею добывать факты и докапываться до их сути. Когда мы с собаками въехали во двор, Пэм читала утреннюю газету, сидя на веранде. Рядом торчал Цыпа. Мы подошли ближе, и петушок, защищая хозяйку, издал долгий крик: «И-и-ю-у-у-у».

На расстоянии мы обсудили, чем собираемся заняться сегодня, стоит ли ехать в Мэн, какие нужно сделать покупки, какие домá на продажу посмотреть в воскресенье. Тут я покопался в душé и извлек оттуда явный и неизбежный вопрос, который требовал ответа:

– Так что же с птичкой? Ты так ничего и не говоришь о том, что будет с ней дальше.

Пэм с минуту гладила Цыпе перья, избегая смотреть мне в глаза. Потом заговорила:

– Никто не хочет его брать, а резать его я не собираюсь. Да ты и сам подумай: отчего это мы должны избавляться от него в страхе перед проблемами, о которых нет еще ни слуху ни духу?

– А если он станет нападать на детей? – Я пошел сразу с козыря.

– Если это случится, – ответила Пэм твердо, глядя мне в глаза, – его в тот же день здесь не будет. С этим, как ты понимаешь, я шутить не намерена. Но я навела справки о петухах, и везде говорится одно и то же: если обращаться с ними, как с курочками, они проявляют куда меньше агрессивности, даже когда подрастут.

Что касается обращения, то тут трех женщин Бендок упрекнуть было не в чем. Не обо всех новорожденных младенцах заботятся так нежно, как об этой птице.

– А помет?

– Его легко смывать. А для газонов это – превосходное удобрение.

И тогда я выложил свой последний козырь. Понимаете, Пэм – самая деликатная женщина на свете. Наверное, поэтому мы с ней и ладим – не зря же говорят, что противоположности сходятся. В любом случае она ни за что в жизни не сделает умышленно ничего такого, что способно кого бы то ни было рассердить, уязвить или огорчить. Вот я и спросил у нее:

– А как же быть с соседями?

Соседи, то есть люди, живущие ближе всех к громко кукарекающему петуху и вовсе не являющиеся горячими поклонниками Бу-Бу, могут вполне резонно заметить: какого, собственно, черта мы держим посреди жилого района орущую птицу, место которой на ферме? Разве сама Пэм не представляла, как соседи – что в нынешнем районе, что в нашем новом доме, когда мы туда переедем, – стучат в нашу дверь, пишут жалобы, с негодованием требуя, чтобы мы соблюдали тишину? О таких людях мне приходилось читать статьи в моей газете – о возмущенных соседях, которые бурно протестовали против распространившейся моды держать во дворах цыплят или сокрушались по поводу разводимых там же кур. А петух? Нет, вы представьте, что живете по соседству с петухом! В этих-то людях и было мое спасение. Мне был необходим один-единственный старый ворчун. Ну, или молодой, я не слишком привередлив.

Пэм ответила не сразу. Глянула задумчиво на Цыпу, на меня и сказала наконец:

– Посмотрим.

Посмотрели, еще как. На Венди и Лайзу (из дома напротив), которые регулярно приходили поиграть с Цыпой. Если же они не являлись, Цыпа иной раз подходил к самой кромке газона и кукарекал, стараясь привлечь их внимание. Видели мы и то, как одна из соседок через забор то и дело заводила с Цыпой разговор. А как-то раз Пэм рано вернулась с работы и застала у себя во дворе маленького мальчика с няней – они кормили Цыпу крошками сыра. Зная об уникальной удачливости этой птички, не удивлюсь, если сыр тот был импортным.

Нянюшка поведала Пэм, что мальчик почти ни с кем не разговаривает, но каждый день пристает к ней с просьбой: «Цыпа. Пойдем смотреть на Цыпу». Когда он приходил, Цыпа ласково брал у него из рук сыр, а мальчик без умолку говорил и говорил, сообщая птичке, как провел день, как живет вообще, о чем мечтает. Цыпа в ответ негромко ворковал.

Движение по улице, где жила Пэм, постепенно становилось все более оживленным, что выглядело странно: это же был тупик. У ее дома водители притормаживали и вертели головами, высматривая белоснежную птицу с красными украшениями. Иногда петух сидел на веранде. В другой раз он мог клевать что-нибудь в кустиках. В третий – дремал себе на лужайке. Ничего особенного. Тем не менее он становился своего рода достопримечательностью для туристов, местной знаменитостью, чем-то вроде талисмана квартала. Молва о Цыпе разнеслась по всему пригороду, причем говорили о нем только хорошее.

Кто это сказал, интересно, будто у кур нет мозгов? Посмотрите только, какая у них голова, пусть мозг внутри нее и не больше фасолинки. Ну а я наблюдал за Цыпой и невольно думал: «Вот тебе настоящий злой гений». Когда мы были в доме, он стучал клювом в дверь, отлично понимая, что его впустят, если он будет достаточно настойчив. Когда дома не было никого, он терпеливо дожидался на крыльце, пока хоть кто-нибудь появится. В какой бы комнате мы ни сидели, он подходил под ее окно и начинал подавать сигналы. На зов он сразу же прибегал, резво рыся через весь двор своей характерной походкой динозавра, особенно если звала Пэм, которую он боготворил. За ней Цыпа ходил повсюду, как собачонка. Ел он из миски, стараясь не перевернуть. И – что меня раздражало больше всего – безошибочно определял подходящих к нему людей: если это была женщина, петух сразу же начинал для нее свой продуманный танец, столь же нелепый, сколь и завораживающий.

Разумеется, его отношение ко мне проявлялось все ярче. К лету я потерял всякую надежду на то, что ко мне на выручку придет какой-нибудь отважный склочник. Несмотря на все мои предсказания, Цыпа отнюдь не вел себя агрессивно – по крайней мере, по отношению к Пэм и детям, – и ни одна душа в доме не теряла к нему интереса, как порой бывает по отношению к домашним любимцам.