У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Вы правы, Самвел Вартанович, - кивнул красивый мальчик, - Дагрит теперь так просто не отделается.

   И Самвел Ваникян вдруг понял, что он не может отвести взгляд от медово-карих глаз сааланца и вся его жизнь со вчерашнего дня, через московские окраины и тоску столичных транспортных пробок, через лагерь в Пермском крае и арест, через поезда, тренировки и сборы, через больницу и последние дни спортивной карьеры, через победы и поражения, через первые дни в спортивной секции, через бабушкину дачную благодать и строгую и мрачноватую квартиру родителей в подмосковном Королеве льется куда-то мимо него в зеленоватый прозрачный камень. Когда он смог пошевелиться и заговорить, была уже ночь. А смазливый подонок, уходя, небрежно заметил:

   - Я не буду против, если вы покинете край до конца недели. Впрочем, решать вам.

   Вернувшись в квартиру, Айриль встретил под своей дверью целый пикет. Его ждали соседи из четырех квартир под ним с сообщением, что он устроил им протечки, и его квартирная хозяйка, которой не понравилось, что он сменил замок без ее согласия. Скандал был страшный. Айриль не сразу понял, как так вышло, ведь все было в порядке, еще когда он уходил, а сейчас протекали обе трубы в ванной комнате и стояк в туалете, причем очень конкретно. Хозяйка недоумевала, повторяя, что полностью ремонтировала сантехнику только перед сдачей квартиры внаем. Разумеется, жить там дальше было невозможно. Стояки пришлось перекрыть сразу, и внесенная оплата за три месяца оставалась хозяйке по условиям договора. Айриль даже не пытался возразить - к концу разговора он начал подозревать, что сам и стал причиной протечки. Признаваться он не стал, да в этом и смысла не было. Колдовать в ванной, кажется, было плохой идеей: похоже, пластиковые трубы, как и занавески, не пережили даже косвенного контакта с Потоком. С утра он все равно отправился в Адмиралтейство на прием к дежурному заместителю Скольяна да Онгая и передал ему все кристаллы с пометкой: "Для графа да Айгита, срочно". А потом поплелся обратно, думая, что же делать. Конечно, можно было вернуться в Приозерск и попросить Асану да Сиалан приютить его, но вряд ли он бы выглядел хорошо после этого. И Айриль позвонил Валентину.

   В гаражах его приняли как своего: рассказали, как ремонтировали дверь, как меняли окно, представили тем, кто был там, когда он появился, выслушали рассказ о перипетиях со съемной квартирой и посочувствовали. Потом Валентин позвал его в свой гаражный отсек, усадил там на лавку, порылся в ящиках и подал ему связку ключей.

   - На, держи. Это от квартиры Полины. Перебирайся туда. Она поймет. У нее трубы металлические, я сам ставил, так что проблем быть не должно.

   Айриль побледнел, потом покраснел, взял ключи, чуть не плача, вежливо поблагодарил и пошел собирать вещи. Хозяйка, конечно, дала ему неделю на то, чтобы съехать, но целую неделю жить без воды в городских условиях он бы не смог. В его интересах было убраться из съемного жилья, переставшего быть жильем, как можно быстрее.

   Третий день слушаний по тяжбе Озерного края против империи стал гражданской казнью Унриаля да Шайни. Начался он выступлением досточтимого Айдиша. Половина присутствующих в зале знала, что они кузены и Айдиш с детства опекал и любил Унрио. Но у стола Совета родственным чувствам не было места: досточтимый докладывал свой взгляд на поведение наместника края. Его рассказ был долгим, он занял чуть больше полутора часов по времени столицы, а по меркам Земли и больше двух часов. Пока он говорил, Марина успела переменить позу раза четыре, а Полина - развернуть шаль и накинуть ее на плечи, а затем и укутаться: в зале было прохладно. Досточтимый рассказал историю присоединения края со дня своего появления в Санкт-Петербурге. Он отметил, что поведение молодого маркиза не вызывало вопросов у представителей Академии ни во время появления второй экспедиции в будущей колонии, ни после объявления открытого присутствия. Затем похвалил разумный и взвешенный подход маркиза к вопросам интеграции под руководством Гаранта. Потом описал злополучный день, когда Гарант оставил край и своего подопечного, да и весь бренный мир заодно. После этого эпизода его рассказ изменился. Он стал говорить короткими сухими фразами, глядя в стол Совета, и казалось, что речь дается ему с ощутимым трудом. Но он все же рассказал обо всех решениях Унриаля да Шайни и обо всех подписанных им распоряжениях, приведших к катастрофе. Потом он перешел к описанию осени после аварии на ЛАЭС, упомянув перебудораженный эвакуацией край, озадаченных жителей городов и поселков, на которых свалились их соседи, растерянные, огорченные и нуждающиеся в самом необходимом, потому что эвакуировали их с минимальным багажом. Айдиш рассказал, как в те же самые города и поселки, не затронутые бедой, начали прибывать эвакуированные из Санкт-Петербурга люди, и тоже без вещей и представления о том, как жить дальше, как терялись дети при переездах, как они пытались попасть обратно в город, убегая из дома, и как Святая стража сбивалась с ног, возвращая их родителям. Упомянул переполненные школы, очереди в поликлиники, больных, лежащих в коридорах и приемных покоях больниц. Сказал он и о появлении Димитри в крае, и о том, что князю пришлось железной рукой наводить порядок, вычищая скверну, поразившую людей, казавшихся чистыми и верными и уличенных в недолжном и омерзительном. Но ни словом не обмолвился о том, в каком состоянии Димитри нашел молодого маркиза. Так и не дождавшись этого, Марина с Полиной одновременно глянули друг на друга, не заметив, как подобрались и напряглись их охранники. Но женщины только обменялись недоуменными взглядами и вновь повернулись к столу Совета, куда уже выходила Хайшен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Досточтимая говорила короче и точнее, она называла цифры, даты, имена, опять цифры и снова имена, сравнивая действия команд двух наместников. Закончив сравнение, она сказала, что, с ее точки зрения, условия были не равны, поскольку и опыт маркиза нельзя сравнивать с опытом князя, хотя бы в силу возраста, и край они получили в совершенно несравнимых условиях, и задачи перед ними стояли разные. Но то, что Унриаль да Шайни неописуемо распустил людей и ухитрился не заметить того, что его вассалы забыли о долге и Пути, нельзя не отметить, подчеркнула она, и это, к сожалению, то единственное отличие, которое не объяснимо ни опытом, ни возрастом. Наконец, этот кошмар закончился, и судьи объявили перерыв на обед.

   В трактире, между овощным супом с острыми сырными пирожками и вторым блюдом, запеченными ракушками, энц Гайям сказал Марине Лейшиной:

   - Не думал, что у вас там все так было... Здесь этого не рассказывали, конечно.

   Она пожала плечами, рассматривая обстановку трактира:

   - У нас еще и не так было за эти девять лет. Когда было только это, перечисленное сегодня, наше терпение еще не полностью кончилось.

   - Что, было еще что-то? - энц Гайям посерьезнел и стал внимательнее.

   - Еще только третий день, - пожала она плечами. - Все услышишь сам, мы же рядом сидим.

   Обед закончился, все снова собрались в ратуше, и Унриаль да Шайни был вызван к столу Совета. Ему разрешили, из сочувствия к его состоянию, отвечать сидя, но он отказался, заявив, что порядок должен быть соблюден, и он будет соблюден.

   Маркиза допрашивали долго, тщательно занося в лист каждое его подтверждение: "да, подписал", "да, отдал такой приказ", "да, сделал", "да, приказал сделать". Он отказался только признать вину за пожар в Эрмитаже, и тогда ему дали шар правды и попросили подтвердить сказанное с шаром в руках. Унриаль выдержал и это, но после того как досточтимый забрал у него шар, мельком бросил взгляд в сторону кресел, где сидел его дед, сразу же отвернулся и некоторое время выглядел поникшим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   Начавшая тихо закипать Марина отметила для себя, что ни одна же собака из этих тринадцати рож не почесалась спросить ни о причинах, ни об авторстве некоторых приказов. Все свалили на одного, оказавшегося крайним.