Маргарита - Сергей Васильевич Фокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне бегло пришлось встать из-за стола и выйти, пока никто не заметил. Выйдя в коридор, я плотно закрыл дверь, тихо хлюпнул носом и вытер скатившиеся слезы ладонью. Совсем неуверенно я повернулся и подался вперед, чтоб перед мной открылась часть кухни, где сидит мама и томится в ожидании меня из армии, пока я еще здесь, но этот крайнйй день я посвятил не ей и семье, а совсем чужим людям, за исключением некоторых.
Перед мной открылась ровна та картина, которая была в голове. Вот она, мама, сидит и с неподдельной тоской и грустью отвлекается романами, которые крутят по ящику. Голоса главных героев романа еле слышны на фоне бурлящего застолья за стеной.
– Мам… – с небывалом комом в горле я выдавил из себя короткое слово, которое несет в себя громадную информацию и смысл.
Увидев меня, она быстро спохватилась, и заметно стало невооруженным глазом, как эмоции на ее лице сменяются каждую секунду. От грусти к радости, от испуга до восторга. Будто забыла, что она испытывает на самом деле, и пытается выдать действительное за готовый шаблон. И кажется, она все же смогла выйти сухой из воды, имеется ввиду не показать своей печали и не уронить слезы. Подорвавшись из-за стола, перешла в наступление, предварительно поправив голос и проглотив ком, застрявший в горле:
– Смотри, есть суп-лапша и солянка, а еще…
Мама понимает, что я вовсе не за этим здесь, но в ее интересе отвести глаза от действительного. Скрывшись от меня за холодильником, гремя половником у плиты, продолжает перечислять меню. А я совсем ее не слушаю, переступаю порог кухни – передо мной вновь мама, стоит ко мне спиной и неприлично долго помешивает суп.
– Лимона, правда, нет, ну и так пойдет, вкусно же и без этого, да? – на меня продолжается сыпаться град вопросов.
– Мам!
Она застопорилась на мгновение и перестала мешать половником, повернула голову и краем глаза посмотрела на меня.
– Хм… Нужен ли лимон, мам? Твоих слез вполне достаточно.
Глаз, который я видел, был мокрый, а область вокруг него покраснела. Она продолжила мешать суп.
– Иди к ребятам, я сейчас принесу солянку.
– Она явно соленая.
Она прекратила мешать суп, поднесла половник к губам и взяла пробу.
– Да вроде нет, ты же даже не пробовал.
– Зато вижу, как ты его солишь.
Я подошел к ней сзади и обнял. Крепко обнял, без шанса на взаимность. И мои предположения оказались верны. Я выше нее почти на две головы и из-за ее волос вижу бурлящую кастрюлю, где ингредиенты расплываются в танцах, а еще я вижу, как поочередно капают слезы прямо в ту гущу овощей и мяса.
В попытке повернуть ее и почувствовать материнское тепло я не учел одного – она слишком гордая, даже сейчас.
– Подожди-ка, – она подняла руки, тем самым высвободилась. – Посуду надо помыть, во что я вам накладывать буду, – сказала она, как бы оправдывая свою грубость, после того как я завел ее в тупик. Мама хватает небольшую стопку тарелок, стоящих рядом с раковиной, и неаккуратно кладет их туда. Интересно… Насколько же она не хочет показывать свои слезы, что бросилась перемывать и без того мытую посуду, второй если не третий раз…
– Мам…
– М-м-м? – она уже не говорит, а просто мычит.
– Давай я, иди умойся.
Она опять замерла, что на нее в общем-то непохоже, с намыленной губкой и чистой тарелкой в руках. Но повиновалась, ополоснула мыльные руки в горячей воде, судя по поднимающимся клубам пара, и развернулась в противоположную сторону. Наблюдать такое странное поведение мне еще не приходилось. Думается, раковина в углу кухни и выход только один, через меня. То есть она в любом случае должна встать перед мной. Но нет, она, не отворачиваясь от стены, вытолкала меня боком. Я так хочу ее поймать и не пускать никуда, но в то же время боялся и ее грубости, на что она сейчас способна. Я боюсь, но все же решился, руки уже тянутся к ней, а голова уже нашла удобное для себя положение на плече. И в этот же момент она хватает меня за кисти и чмокает в щеку, затем отталкивает меня и убегает прочь с кухни.
Еще какое-то время я стоял как вкопанный. На щеке неторопливо смешивались лед и пламя. Слеза матери, которая невольно поселилась на моей щеке во время холодного поцелуя, обожгла мне кожу. А этот леденящий чмок до сих пор морозит меня изнутри. Подставив руки под воду, я принялся за дело. Подводя какие-то итоги за мытьем посуды, я замечаю, как мутнеет глаз и струйкой бежит по щекам, соединяясь у подбородка и капая на посуду с золотым ободком. Это происходит самопроизвольно, я даже не особо проникаюсь в мысли, но душу терзает и сжимает, а внутри меня как будто что-то кричит.
– Серег…
Я даже и не заметил, как ко мне подкрались со спины. На что свалить мою притупленную бдительность? На шум воды, бьющей из гусака, или на отдаленность от физического, настоящего мира, обитая где-то в собственных глубинах.
– Мы сходим до магазина, выйдешь?
Я не стал показывать истинное лицо Олегу, но смею предположить, он догадывается о моем состоянии.
– Хорошо, – ответил я тупым басом, в котором и ребенок способен распознать ноты печали.
Намыливая тарелку за тарелкой, я, наконец, закончил. Мама по-прежнему в ванной, где едва слышится шум воды. Не стану говорить ей что-либо и просто выйду, думаю, ненадолго. Накинув куртку и запрыгнув в обувь, я пошлепал по карманам, проверил портмоне, точнее его содержимое. Должно хватить…
Выйдя в подъезд, я поскакал по лестнице вниз, попутно застегивая куртку и натягивая перчатки, пряча оттопыренные их части вовнутрь рукава. Уже на улице я достал сигарету и закурил. Глубоко затянувшись, на выдохе окликнул Олега, стоявшего ко мне спиной. Рядом стояла еще небольшая кучка, людей из трех, и Света, немного отошедшая от них, говорила
по телефону.
– Олег, а где все? – вмешался я в их разговор, рассыпаясь в дежурных улыбках.
– Ушли.
– Как?
– Вот так, – ухмыльнулся он.
– В магазин?
– Не знаю, может быть… – Теперь он перенял мою улыбку. Продолжил после небольшой выдержки: – Я им сказал, что ты уже уезжаешь
