Твой дядя Миша - Георгий Мдивани

Апполонио (смеется). Вы напрасно обиделись… Вы же не латифундист… Вы — аптекарь…

Толстуха. Он у меня просто нервный… Не обращайте на него внимания…

Родригес. Я состарился в этих местах, сеньор Апполонио, а в этом клубе, поверьте, никогда раньше не бывал… Нас сюда не пускали…

Апполонио (с любопытством разглядывая бородатого Эдуарте). Вы что… были в повстанческой армии?

Хосе (опережая Эдуарте, горячо). Эдуарте воевал в горах Сьерра-Маэстра! Вместе с Фиделем! О, сколько городов он взял… Сант-Яго де Куба… Мансанильо… Тринидао… Санта-Клара…

Эдуарте (смеется). Хватит, Хосе!

Хосе. А на улицах Матансаса он один взорвал танк!

Родригес. Да! Эдуарте — парень молодец!

Хосе. А Марсело?.. Марсело — снайпер! Он сержант! Когда где-нибудь бывало трудно, Фидель говорил: «Пойдет Марсело!»

Марсело. Это неправда!

Хосе (горячо). Правда, дядя Апполонио… Марсело не любит, когда о нем говорят… Его даже два раза убивали! Думали, совсем уже мертвый…

Родригес. Убивали один раз…

Хосе. И когда армия Фиделя наступала на Гавану. дядя Родригес собрал всех крестьян и напал на гарнизон в Плайя-Ларга!

Родригес. Тоже мне «гарнизон»! Двадцать восемь солдат и один сержант!

Хосе. А Манола… (Пожимает плечами.) Ну что Манола?.. Он вроде… как я… Имеет кольт, стреляет хорошо… И все!.. (Указывая рукой па Эдуарте, Марсело и Родригеса.) Им хорошо! Они брали Гавану! А нам с Манолой что?..

Толстуха (наивно). Я помню, когда бородачи ворвались на улицы Гаваны, — какой был шум! Какая стрельба! Карлоса (показывает рукой на мужа) я заперла в подвале… там, где склад медикаментов… (Хохочет.) Я боялась, как бы моего толстопузенького не застрелили…

Апполонио (крестьянам). Садитесь, сеньоры! (К Хосе.) Чего ты возишься? Налей чистого рома!

Родригес (указывая на сына). Маноле чистого не надо! Ему чего-нибудь сладкого…

Манола. Почему?

Родригес. Не надо, говорю!

Крестьяне садятся.

Эдуарте (к Апполонио). Надолго в наши края?

Апполонио. К сожалению, завтра должен ехать— служба!

Эдуарте. А я уже год не был в Гаване…

Манола. Говорят, террористов арестовали… Большую группу.

Толстяк. Да… Только что по радио передавали…

Родригес. Большой город Гавана… и народ там разный…

Апполонио. А как у вас здесь?

Эдуарте. У нас ничего! Тихо, спокойно… Живем!

Родригес. Хорошо живем!

Апполонио. У вас что? Кооператив?

Родригес. Да. Кооператив. Вот наш председатель. (Показывает на Эдуарте.)

Эдуарте (лукаво подмигнув). А это, можно сказать, мои подчиненные. (Хохочет.)

Апполонио (разливая чистый ром в бокалы со льдом). А вот янки не хотят, чтобы у нас были кооперативы… грозятся… Говорят, вернут латифундистов… заводчиков…

Манола. Не получится!

Эдуарте. Пусть только сунутся!

Родригес. В своем ли уме эти янки?.. Вот они где у меня сидят! (Хлопает себя по шее.) Пусть только попробуют сунуться к нам!

Марсело (который до сих пор молчал и пил). Сунутся!

Манола. Кто посмеет, Марсело?..

Марсело. Латифундисты… заводчики… Так они и уступили тебе свое добро — и землю и заводы… Скажут: «На здоровье, Манола, мой голубоглазый негритенок!.. Кушай на здоровье! Фидель построил тебе школу— учись на здоровье! Живи себе, как птичка! Ходи в бар, попивай бакарди!..» Так они тебе все и отдали! Наивный ты парень! Полезут, дьяволы…

Апполонио. Может быть, и попытаются, но не пройдут!

Марсело. Пройдут не пройдут, а полезут…

Толстуха (вздыхает,). Конечно, они не успокоятся…

Марсело (прищурившись и уставившись на толстуху, мрачно). А вы как хотите, сеньора, чтобы янки успокоились или не успокоились?

Толстуха оторопела.

Эдуарте (сердито). Марсело, ты что? В своем уме?

Марсело. Сеньора извинит меня. Я так… к слову… Пошутил… конечно… (И, повернувшись, продолжает.) Мне больше не надо пить… А то еще что-нибудь похуже скажу… (К Апполонио.) Спасибо, сеньор. Сегодня жарко… Не надо было пить чистый бакарди! (Встает и широкими шагами выходит из бара.)

Крестьяне встают.

Эдуарте (толстухе). Извините, сеньора. Он не хотел вас обидеть. Он злится не на вас… Он вообще злой, потому что семерых его братьев расстреляли солдаты Батисты, а отца повесили на сейбе. На священном дереве! А сам он весь изрешечен пулями… Вот и злой… Простите его. Спасибо, сеньор Апполонио!

Родригес (пожимает руку Апполонио). Приезжайте к нам почаще. У нас тихо… спокойно… Отдохнете!

Хосе. Родригес! Эдуарте! Мама просила вас вечером на день рождения… Обязательно приходите!

Родригес. Придем! К Терезе всегда придем! У вас замечательная сестра, сеньор Апполонио.

Эдуарте. А пока до свиданья!

Крестьяне уходят. Апполонио, улыбаясь, провожает их взглядом.

Толстяк (удрученный, смотрит в сторону дверей; как бы про себя). Кое-чего я не понимаю, сеньор… Я радуюсь… Ей-богу, радуюсь… Но не знаю — чему…

Апполонио. Вы, наверно, нервный?

Толстяк. Как вам сказать…

Толстуха. Да! Он очень нервный…

Апполонио. Хорошее место вы выбрали для отдыха… Можно сказать, самый спокойный уголок на всем нашем острове…

Толстуха. Только скучно здесь… никаких развлечений… Радио… и вот музыкальный ящик…

Апполонио. А зачем вам развлечения? Вы ведь приехали отдыхать, а не развлекаться… Развлекаться успеете в Гаване…

Толстуха. Да, это правда! (К Хосе.) Дай мне чаю, а мужу кофе.

Толстяк. Почему кофе? Может быть, я тоже хочу чаю!.. Почему я должен пить и есть то, что ты хочешь, а не могу себе выбрать сам?

Толстуха (к Апполонио). Видите, какой он нервный! Мы раньше жили на острове Кюрасао— там смертельная скука… И никакого бизнеса… как будто никто не болеет. В аптеку за день зайдут один… два человека…

Апполонио. Вы кубинцы?

Толстяк. Кубинцы. Но какая, собственно говоря, разница?

Хосе. Разница большая! Родина!

Толстяк (пожимает плечами). Родина, конечно, родина… Но я не настолько богат, чтобы заставить кого-нибудь воевать за себя! И не настолько беден, чтобы меня самого заставили воевать! Ну, скажи мне, парень, что такое родина?

Хосе (растерялся; вначале не находит слов). Родина… это родина! Ну как вам сказать? Родина… ну… моя Куба!.. Моя земля! Мое море! Наша революция! Фидель!.. Вот моя Родина!

Толстяк (усмехнувшись). Может быть, и так…

Хосе (горячо). Родина это то, что я люблю Кубу! А вы не любите Кубу!..

Толстяк. Чудак! Если бы я не любил Кубу, зачем мне жить здесь?

Хосе. А почему вы сбежали на Кюрасао?

Толстяк. Во-первых, я не сбежал, а уехал, молодой человек! Чтобы заработать… Ты этого не понимаешь! Но… не заработал… И вот вернулся обратно… Во-вторых, я не скрываю, что Фидель Кастро мне нравится куда больше, чем этот кровопийца Батиста. Но я хочу спокойно жить! Зачем все время нервничать?.. Революция— дело хорошее, но я хочу жить! Понимаешь, друг?.. Может быть, тебе не нравится, что я отдыхаю?

Хосе. Мне-то что?.. Но я за Кубу любому горло перегрызу!

Толстяк (нервно). А я никому не хочу перегрызать горло… Я хочу обнимать… целовать… ласкать людей… И спокойно жить на моей Кубе!

Толстуха (как бы оправдываясь за мужа). Вот, видите, какой он нервный!

Толстяк. И всю жизнь буду жить здесь, если только случайная пуля не угодит мне в живот… Уж больно заметная мишень!

Апполонио (который все это время читал газету и не принимал участия в разговоре; к Хосе). Налей мне кофе!

В бар с улицы входит веселая, подвижная женщина, неся корзину с продуктами. Это мать Хосе — Тереза. Ей лет сорок, но она кажется совсем молодой.