Яд иллюзий - Галина Зарудная

 Его папаша стукнулся головой о руль, сломал нос и потерял сознание – всего-то. Потом, разумеется, он пришел в себя, и все семейство благополучно выбралось из-под снега.

 Не прошло и месяца после этого случая, как ребенку вернулось зрение. Он сам хотел видеть – вот в чем секрет. Остро в этом нуждался, ведь как иначе помочь родным, если ты слепой и беспомощный.

 Сейчас он уже взрослый юноша, начитанный, умный. Имеет стопроцентное зрение. Вот так, по-разному, бывает в жизни.

 Ты пережила серьезное потрясение и потому совсем иначе стала смотреть на мир. Но я знаю точно, однажды все станет на круги своя, и для этого не обязательно рваться в центр циклона, стоит только захотеть…

 – Почему вы с мамой не завели еще детей,  – неожиданно спросила я и, кажется, обескуражила отца своим вопросом.

 Он пересел ко мне на диван и забрал из рук пустую чашку.

 – А что же ты не просила, – пошутил он грустно.

 – Надеялась, что сами догадаетесь. Обо мне же догадались.

 – Ты наше самое большое счастье, – улыбнулся отец.

 – Самое непутевое, – поправила я иронично, хотя в такие моменты сердце разрывалось от жуткого вопля: « Посмотрите на меня! Я мертвое дерево!»

 – Такая взрослая девочка – и такие глупости.

 – Я раньше об этом не сильно задумывалась, а сейчас вдруг захотелось братишку или сестренку.

 – Я передам твои пожелания маме, – вздохнул отец. – Пожалуй, я пойду. Чуть что - звони! Ты в курсе.

 – Спасибо, – сказала я слишком расслабленно.

 После разговора с отцом я почувствовала, что мне стало ровным счетом на все наплевать. На пресловутую статью, на то, что меня могли разьехать сегодня.  И головная боль уже не особенно дошкуляла…

 Все кажется таким странным, нереальным… размышляла я медленно и безмятежно, незаметно ускользая в сладкое забвение…

Глава 19

Проснулась резко, будто кто-то коснулся кончика носа.

 Какое-то время приходила в себя, не сразу соединившись с действительностью. В последнее время такое происходило довольно часто, мне приходилось около минуты собираться с мыслями, чтобы вспомнить, где я нахожусь и как здесь оказалась.

 Даже не верилось, что раньше с постели я не вставала, а срывалась ураганом, бодрая и жизнерадостная до неприличия.

 Но все это, конечно, еще до того, как пришлось превратиться в подушечку для иголок с антидепрессантами.

 Подняться сейчас стоило особого труда, как заядлому пьянице, что непрерывно квасил неделю напролет. А открыв глаза, я увидела мутное как ил небо за стеклом окна и поняла, от чего вся продрогла под одеялом.

 Этот пасмурный и хмурый день не предвещал ничего хорошего в ближайшие сутки. Не желала природа баловать нас, видимо, то лето не заслужило ее благосклонности, а летняя непогода, как известно, самая непримиримая из всех других времен года, особенно, если затягивается так надолго.

 Тяжелые серые капли, расшибаясь о равнодушную жесть карниза, навевали ядовитую тоску, вытравливая теснящиеся в душе надежды на скорое избавление от мрачных дум и депрессивных нападков.

 Я посмотрела на часы и с удивлением обнаружила, что проспала почти целые сутки.

 Бесцельно прогулявшись по квартире, отвергла слабое желание забраться под горячий душ, после пылких объятий которого, страшна сама мысль, что снова придется возвращаться в ту холодную пещеру, в которую превратилась моя комната. Намного приятнее спрятать назад свое озябшее тело в теплое и надежное укрытие постельного логова.

 И все же я не могла отвести глаз от бесконечного серого мрака, нависшего над окном небесным полотном, которым кто-то сверху прикрыл белый свет, лишь бы не видеть всей гнусности, что творилась внизу. Небо гневалось. За алчность, низость и бесчинство, бесконечно побеждающие рассудок, как бы люди при этом не оправдывали свои поступки.

 Сердитый тусклый мрак упрямо смотрел в мои зрачки, подкрадывался – не спеша, с торжеством, просачиваясь сквозь стены, окна, потолок, скользя ползком по ковру, обволакивая мало-помалу и сжимая победной хваткой свою жертву, с подлой точностью, с ловкостью удава.

 Я не смела шевельнуться, как в прострации.

 Странная, нездоровая мысль гнездилась в голове: что это злой рок пожирал меня.

 Я не могла ему противиться, всецело ему принадлежала и оставалась безвольной марионеткой в его безжалостных лапах. Он выпивал мою кровь, как вампир. Но не всю, не сразу. Оставлял несколько теплых капель, заставляя дышать снова, возвращая в чувства. А затем вновь наступали длинные дни и ночи, когда он владел моей беззащитной душой и разумом.

 Бесполезно звать кого-то на помощь.

 Я отдавалась мукам совершенно беспрепятственно, надеясь только на то, что в этот раз его запросы возрастут, и он захочет меня всю,  до самой последней капли воли и надежды.

 Словно нечто сильное, невидимое придавило меня к подушке, возникло чувство, что я тону; тонула вся комната в океане нахлынувшего отчаяния.

 Я медленно прикрыла глаза. Но от того стало лишь хуже: острая боль пронзила каждую клетку моего тела, каждый сустав, каждую косточку. И если бы мне хватило сил закричать от этой боли во всеуслышание, боюсь, половина человечества пала бы мертвой от этого вопля безнадежности. Но крик лишь беспомощно бился о стены моего нутра, заглушенный оцепенением, как неприступной твердой броней.

 Непрекращающийся душевный крик, истошный вой бесконечной предсмертной минуты.

 Неразделимая грань между болью и сумасшествием.

 То были даже не воспоминания.

 Короткие вспышки боли. Как если бы к сердцу вдруг подключались сразу несколько тысяч вольт.

 То были происки того самого, неведомого и подлого механизма, что по собственной команде щелкнул «ок» в моем сознании, и не известно теперь, с какой целью посылал мне эти импульсы.

 Толи, чтобы убить.

 Толи – сделать сильнее.

 А что важнее для меня: первое или второе?

 С первым все ясно.

 Но для чего становиться сильнее?

 Кажется весь кошмар того минувшего безумия никуда не исчезал, торчал в груди ледяным обрубком.

 Ни стены квартиры, ни толстое одеяло не способны были спрятать меня от безбожного холода.

 Так что важнее?

 Ведь раньше я знала наверняка.

 Я могла бы сделать выбор…

 И будто бы уже слышала дыхание смерти у себя внутри, такое знакомое и мерзкое дыхание…

 Но что это?

 Что-то безвольное и ничтожное холодит лицо.

 Слезы?

 Единственный и последний залп о помощи?

 Но если так, значит, какая-то часть меня все еще ищет надежду?