Половина полуночи - Мария Фомальгаут

Хозяин заговорщически смотрит на меня.

– А то, может… по маленькой? На посошок?

Ёкает сердце.

– Не откажусь.

– Отлично… я тогда в погреб спущусь, у меня там винишко…

Хозяин уходит.

Жду.

Ветер завывает на улице, рвет с неба звезды, много их нападает в сети, прямо начинаю жалеть, что уезжаю…

– Почему со мной никто не играет?

Вздрагиваю. Пианино… ну да, пианино…

– Хозяин не велит.

– Почему он меня не отпускает?

– Ну… не знаю… это уж вы с хозяином разбирайтесь…

– Поиграйте со мной… пожалуйста…

Пианино мелодично всхлипывает.

Смотрю на дверь погреба.

Осторожно откидываю крышку пианино.

Трогаю клавишу, инструмент отзывается нежным звучанием. Перебираю клавиши, играю по памяти «Лунную сонату», нот здесь нет, хозяин убрал ноты, чтобы не играл никто…

Мелодия растет, ширится, распускается цветком, поднимается ввысь, в ледяной звездопад. Пианино вздрагивает, будто оживает под моей рукой, будто бы тает…

Будто бы?

Нет, тает под моими руками, плавится, растекается по полу холодной лужей, которая тоже в свою очередь тает…

Оборачиваюсь.

Хозяин оторопело смотрит на меня, протирает глаза.

– Вы… вы…

– А как это оно так?

– А так это оно так, мать вашу! Кому говорил, на пианино не играть, пианино-то не вечное, пианино-то все в музыку уходит! Его уже изыграли все, сначала в театре, потом в школе музыкальной…

Спрашиваю как можно спокойнее:

– Сколько я вам должен?

– Чего должен, где ж я теперь пианино-то возьму?

– Куплю. Куплю я вам пианино… вам же и такое… заигранное можно?

– Купит он… раньше надо было думать, сказано – не играть, значит, не играть, как теперь без пианино-то?

Хочу спросить, зачем в таверне нужно пианино. Не спрашиваю, если нуэно, значит, нужно, мало ли…

Сажусь в машину, думаю, где взять пианино, да так, чтобы не совсем разориться, можно объявления посмотреть, продам пианино, недорого, в какой-нибудь семье, где замучили уже детей этим пианино, они уже и не знают, как от него избавиться…

Дорога неожиданно виляет влево, влево, влево, выворачиваю руль, поздно, поздно, машина вылетает за край земли, мир кувыркается в бездну…

– Живы?

– А?

– Живы?

– Живой, моргает…

Пробую встать. Не могу. Мир возвращается, медленно, нехотя, вижу хозяина таверны и еще одного ловца звезд, наклонились надо мной, переживают…

– Лежите, лежите, счас, исправим все…

Только сейчас понимаю, что со мной что-то не так, очень и очень не так, да что – что-то, нате вам, получите-распишитесь, грудная клетка разворочена вся, снег влажный и темный от крови…

Все-таки приподнимаюсь, поворачиваю голову, смотрю на что-то лежащее в снегу, на что-то клавишное, струнное, изогнутое в какую-то немыслимую лиру…

– А это еще что?

– Сердце ваше, что… сейчас… исправим все… – хлопочет хозяин таверны.

Звездолов фыркает.

– Ты чего, врач, что ли?

– Да знаешь, три года фельдшером был.

– А ушел чего?

– Так в таверне больше заработаешь…

Переругиваются. Хозяин таверны подбирает мое сердце, прикидывает, как бы половчее вставить на место, вижу надпись на сердце – не играть.

Здесь бы сказать – ёкнуло сердце, только нечему здесь екать, сердце-то выпало…

– А у меня что, сердце… тоже изыграли всё?

– А то вы не знали? Ну как вчера родились, чесслово, конечно, отыграли нас давно всех…

Сюда неотыгранных и не берут… – добавляет звездолов.

– Куда сюда?

На землю, куда… там уже всё отыграли, – звездолов кивает в сторону края земли.

Вспоминаю.

Пианино…

Хозяин таверны хлопает меня по плечу.

Да какое к хренам свинячьим пианино, да забейте вы на пианино это, это ж я так… вы ж меня знаете, характер у меня тот еще… поору и успокоюсь… и без пианино как-нибудь… есть же таверны без пианино, так ведь?

Не отвечаю, голова падает на снег, боль прижимает меня к земле.

Выхожу из дома. Хватаюсь за угол, чтобы не унесло ветром.

Не уносит.

Думаю, что надо бы выбираться с края земли, вспоминать, куда я хотел поехать, когда хотел.

Выбираться…

Отцепляюсь от дома, иду под порывами ветра к самому краю земли, отсюда виден мироввой океан и исполинская спина одного из трех китов.

Иду у краю земли, к еще не упавшим звездам.

Обнажаю грудь.

Говорю кому-то там, в темноте:

– Поиграйте на мне… пожалуйста.

Типовые замки

– А ты ничего не заметил?

Смотрю на попутчика. Вежливо смотрю. Понимаю, поговорить ему хочется, не сразу дойдет до него, что устал я как черт…

– А чего заметить надо было?

– А то… замки мы смотрели…

Киваю.

– Смотрели.

Под Парижем, как его там…

– Амбауз.

– Во-во… потом этот… Левенбург… Это в Германии уже…

– Было дело…

– Потом этот… сюр… сыр…

– Сюлли-сюр-Луар.

– А ты заметил… что они одинаковые все?

– Ну, конечно. По типовому проекту построены…

– А как они могут быть по типовому проекту? Ты сам подумай, их в каком веке строили?

– Ну… давно дело было…

– Давно? То-то же… ничего, что они друг про друга не знали ничего? Как они по типовому стандарту замки могли построить?

– Не… не могли.

– Верно.

– Тогда… тогда как?

– Как… вот так… значит, замки эти кто-то уже совсем недавно построил…

– Кто?

Попутчик не отвечает, будто не замечает меня.

– …когда те замки снесли…

Вздрагиваю:

– Кто? Кто снес-то?

– Тише ты… кто… вот и надо думать… кто…

Молчим.

Покачивается автобус на поворотах.

Покажите мне мечту

– Покажите мне свою мечту.

– А?

Он поворачивается ко мне, говорит чётко, с расстановкой:

– Покажите. Мне. Свою. Мечту.

– А вы…

Хочу спросить, что ему нужно, кто он такой вообще, из полиции, или что похуже. Хотя нет, полиция, вроде, мечтами не интересуется. Или кто её знает. Или…

Он повторяет:

– Покажите.

– Но… почему?

– Я же вижу, вы человек интересный, так у вас и мечта должна быть… интересная.

Бледнею.

– Ну, знаете, как-то… мечты вроде… чужим не показывают…

– Ну, кто мечты прячет, у того они и не сбываются никогда, а кто сказать ен боится, тому, глядишь, и помогут… мечту воплотить…

– Вы думаете?

– Ну, мне так помогали. Много помогали. А то каждый со своей мечтой в обнимку сидит-сидит, удивляется, что не сбудется никак.

Ёкает сердце. Понимаю, что не могу больше молчать про свою мечту. Действительно не могу.

– А что если в ресторане где-нибудь… встретимся? С мечтой познакомлю…

Он кивает.

– Вот это по-нашему, по деловому… приводите…

– Ты чего?

– Постой… сначала я должен входить… так полагается, кто в ресторане за ужин платит, тот первый заходит.

Захожу первый, подаю руку своей мечте. Входим.

Официант сгибается пополам, бормочет какие-то любезности, ведет меня к столику, пожалуйста, ваш друг уже ждет…

Друг.

Знаю его без году неделю.

Думаю, что ему нужно от моей Мечты.

Моя Мечта смущается, когда видит незнакомого человека, пытаюсь успокоить Мечту, познакомься, это господин Такой-то, я ему дом строил…

Господин Такой-то почтительно целует ручку моей Мечте. Мечта смущенно краснеет. Господин Такой-то поднимает тост за здоровье моей Мечты.

Звон бокалов.

Пьем.

Жду, когда вино ударит в голову, вино в голову не ударяет, не спешит.

Господин Такой-то нахваливает мою Мечту, что за мечта, всем мечтам мечта, это ж надо же выдумать – поехать в Атлантиду! Мы-то тут на месте сидим, не видим ничего, а вы вот как, в Атлантиду…

Смущенно улыбаюсь. На душе теплеет, сколько прятал свою мечту, сколько стеснялся, а зря, оказывается, стеснялся, мечта как мечта, есть и мечтее…

Господин Такой-то приглашает мою Мечту на танец. Чувствую укол ревности. Снова думаю, что ему нужно от моей Мечты, чего ради он вообще к моей Мечте прицепился. А что, бывают такие, у которых своей мечты нет, вот они чужие мечты и уводят…

Возвращаются.

Садятся за столик.

Моя Мечта пытается отшутиться, чтобы я её не ревновал. Не ревную. Придвигаюсь к господину Такому-то, спрашиваю полушепотом:

– А вы что моей Мечтой-то… заинтересовались?

– Так мечта у вас, всем мечтам мечта… а давайте её… осуществим.

– Чего?

– Осуществим, чего. Мечта, на неё же не просто так смотреть надо, её осуществить надо… в жизнь воплотить, так сказать….

Смущаюсь.

– Да как воплотить-то…

– Обыкновенно, как. Вот ты мне скажи, ты узнавал, сколько билеты до Атлантиды стоят? Узнавал? Нет? А что так? То-то же… В Интернет зайти, билеты посмотреть не судьба? То-то же…

Из ниоткуда появляется отутюженный человек, то ли официант, то ли кто.

– Прошу прощения… ресторан закрывается…

Господин Такой-то укоризненно смотрит на отутюженного: