Вторжение - Владимир Снегирев

О том, как развивались их отношения, многое рассказали бывший генеральный секретарь ЦК НДПА и председатель Ревсовета ДРА Б. Кармаль; вдова Тараки; ветераны НДПА, бывшие члены правительственного кабинета А. К. Мисак, Ш. Вали, Ш. Джаузджани; бывший кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК КПСС (1961—1986 гг.) Б. Н. Пономарев; посол СССР в Афганистане (1972 — 1979 гг.) А. М. Пузанов; посол СССР в Афганистане (1979—1986 гг.) Ф. А. Табеев; бывший посол Афганистана в СССР (1987—1990 гг.«), а ДЬ этого министр при Тараки, Кармале, Наджибулле — Cl М. Гулябой; начальнйк цент- рального военного госпиталя в Кабуле генерал В. Хабиби; бывший 1 главный военный советник в ДРА, генерал-лейтенант J1. Н. Горелов; бывший помощник четырех Генеральных секретарей ЦК КПСС А. М. Александров-Агентов... А также дипломаты, чекисты, ученые, наши и афганские граждане, чьи имена по тем или иным причинам мы не называем. '

Говорит А. М. Пузанов:

—

Амин... Это, я вам скажу, умный был человек. Энергичный и исключительно работоспособный. Когда ему поручили заниматься военными вопросами, он попросил нашего советника генерала Горелова полтора-два часа ежедневно читать ему курс лекций по организации вооруженных сил, тактике и стратегии, действиям различных родов войск. Во все вникал. Бывало, вечером прихожу к нему в министерство — у него в приемной генералы томятся: «Товарищ Амин велел нам подождать, сейчас с советником занимается». А когда он стал премьер-министром, то ко мне обратился; «Дайте умного наставника по экономике».

Я Амина знал и как военного, и как государственного, и как политического деятеля. С мая 1978 года до ноября 1979-го практически дня не проходило, чтобы мы не виделись.

—

А при прежнем режиме, при Дауде, вы были знакомы?

—

Нет, нет! — категорически отвергает Александр Михайлович.— До этого нам встречаться не приходилось. Ну, разве на каком-нибудь приеме издалека видели друг друга. Нет, это было исключено.— Александр Михайлович зорко следит за тем, чтобы мы записали его слова.— Так вот, про Амина. Вышел он из среднего сословия. Знал английский язык. Русским не владел. Занимаясь в партии военными вопросами, еще до революции хорошо изучил армейские кадры. Тараки считал его самым способным и преданным учеником, был влюблен в него — это истинная правда. И доверял ему полностью, доверял, может быть, даже больше, чем самому себе. Мне рассказывали такой случай. Во время какого-то заседания на высшем уровне вдруг поступает сообщение о том, что в центре города совершено террористическое нападение на патруль ца- рандоя — местной милиции. Тараки растерялся. А Амин мгновенно проявил инициативу: «Давайте прервем наше заседание, поручите мне разобраться в ситуации и принять меры».

Да, у него были качества, заслуживающие уважения. Но при всем при этом Амин — жестокий палач. Палач! Сам он никого не убивал и не пытал, но сколько, же душ было загублено по его приказам, с его ведома! Людей расстреливали и хоронили неподалеку от тюрьмы Пули-Чархи, в районе дислокации танковой бригады. Вы спрашиваете, что это были за люди? Самые разные,. Лидеры и активисты других политических партий. Религиозные деятели. Купцы. Представители интеллигенции. Иногда достаточно было элементарного доноса, чтобы человека тут же отправили на тот свет.

Однажды мне доложили, что минувшей ночью арестована большая группа преподавателей Кабульского политехнического института, в их числе трое, женатых на советских гражданках. Я — к Амину: «Какие основания для ареста? Нельзя ли избежать возможного произвола?» Через некоторое время он перезванивает: «К сожалению, они уже расстреляны». В другой раз приходит ко мне торгпред и докладывает: ночью арестованы известные купцы. Иду к Амину: «Купцов взяли?» — «Да, товарищ посол» — «Надо их освободить» — «Вы понимаете, товарищ Пузанов, ошибки, конечно, возможны, но ведь нас окружают враги и потому надо быть очень бдительным».

Волны репрессий против парчамистов захлестнули страну уже летом 1978 года. Судя по нашим разговорам с советскими дипломатами, работавшими тогда в Кабуле, мало кто из них верил в сказку о заговоре, распространяемую официальной пропагандой. Воспринимали происходящее как жестокую борьбу : . .за власть, Все видели, как таинственно и бесследно исчезают люди: чиновники из госаппарата, торговцы, офицеры, священнослужители, студенты. В кабульских учреждениях, если речь заходила о репрессированном, употребляли выражение , из уголовного жаргона: «Ему купили билет». «Обилетили» таким вот образом тысячи людей — и не только членов партии, принадлежавших к другому «крылу». К стенке ставили по малейшему подозрению в нелояльности, по элементарному доносу. Охранка, случалось, просто хватала на улице любого прилично одетого человека и требовала за его освобождение выкуп. За отказ убивали.

Дважды, в 1978-м и в 1979-м годах, Афганистан неофициально навещал секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев. Он не скрывал своей озабоченности по поводу раскола в партии и репрессий, беседовал об этом с руководителями НДПА, призывал их к единству, к более разумной политике. Но все было тщетно. Афганские руководители ссылались на сложную обстановку в стране, на заговоры, которые будто бы повсюду плетут против них, давали туманные обещания «исправить», «учесть» и т. д.

—

Так ли это? — спросили мы самого Бориса Николаевича Пономарева, придя в его кабинет на 5-м этаже здания ЦК КПСС: 85-летний пенсионер ходит на работу в ЦК по полувековой привычке.

—

Да,— подтвердил Пономарев,— я действительно дважды по заданию ЦК выезжал в Афганистан — для примирения враждующих группировок внутри НДПА. Нас тревожила эта конфронтация. Было ясно, что ни к чему хорошему она не приведет. Мы знали, Тараки находится под сильным влиянием Амина, которого наши чекисты подозревали в связях с американской разведкой. Он учился в США — может быть, этот факт их настораживал, не знаю. И вот Амин стал руками Тараки расправляться с парчамистами и вообще со всеми неугодными ему людьми. Возможно, у него и были основания кого-то наказать, но не так же круто... Сама революция из-за этого представала в каком-то неприглядном свете. Наше руководство считало, что так нельзя. Прибыв в Кабул, я откровенно говорил с Тараки. Он соглашался с тем, что мои упреки справедливы, благодарил за советы. Но все там продолжалось по-прежнему. Второй визит, состоявшийся летом 1979 года, также был связан с разногласиями в НДПА. Тут мне памятен разговор с Тараки по поводу его предстоящей поездки на Кубу. Я говорил о том, что сейчас не время покидать Кабул, что обстановка требует его ежедневного присутствия в стране. А он мне: «Но ведь сам Фидель Кастро приглашает». Я — опять его уговаривать. Он покивал головой, будто согласился с моими доводами. А вернувшись в Москву, я узнал, что Тараки все же едет на Кубу.

—

Скажите, Борис Николаевич, можно ли считать, что наше высшее руководство внимательно относилось к поступающей из Афганистана информации и адекватно на нее реагировало?

— Нет. Руководство занималось этой проблемой поверхностно. Брежнев вообще мало интересовался Афганистаном. Пережив к тому времени два инфаркта, он был очень слаб. Устинов стал уделять внимание этому региону только тогда, когда решился вопрос о вводе войск.

52-летний хазареец Абдул Карим Мисак, один из основателей партии, в августе 89-го был назначен мэром Кабула. До этого почти десять лет не имел никакой работы. «Вообще никакой?» — не веря, уточнили мы. Ни один мускул не дрогнул на его усталом лице: «Иногда я писал кое-что для себя без всякой надежды когда-нибудь опубликовать», — «Вы что же, все десять лет просидели в своей квартире?» — «Но это было лучше, чем сидеть в тюрьме Пули-Чархи». Столь затянувшийся домашний арест связан с прошлым Мисака. На первом съезде НДПА он стал кандидатом в члены ЦК, потом его избрали в Политбюро, в «эпоху Амина» — министр финансов, лицо приближенное к трону.

С приходом советских войск две недели отсидел в тюрьме. Утверждает, что всегда в открытую выступал против нашего военного присутствия в Афганистане. Если это так, то Мисаку, можно сказать, повезло, ибо некоторые видные халькисты все еще (а наш разговор происходил в конце 1989 года) прозябали в тюрьме. Это, например, министры высшего образования, энергетики, сельского хозяйства, начальник Главпура... А наш собеседник стал не только мэром, но и членом ЦК, то есть прямо из-под домашнего ареста угодил в руководящую элиту страны. «Хотя все десять лет я не знал, считаюсь ли членом партии. Никто не мог ответить на этот вопрос».

Мы говорили с кабульским мэром несколько часов кряду.

-— Вы спрашиваете об Амине? Тогда записывайте. Первое: Амин никогда не был агентом ЦРУ. Он был коммунистом. Но он был таким коммунистом, как Сталин, он очень любил Сталина и даже старался кое в чем ему подражать. Он также был пуштунским националистом. Всячески раздувал собственный культ, причем жаждал известности не только в Афганистане, но и во всем мире — эти его амбиции в буквальном смысле не знали границ. Не могу отказать ему в таланте крупного организатора, правда, оговорюсь, что прогресса во всем он стремился добиться очень быстро, сию минуту.