Вторжение - Владимир Снегирев

Москва проявляла все большую озабоченность. В ДРА уже около месяца находился главком Сухопутных войск генерал армии Павловский. Он помогал афганцам разрабатывать военные операции против оппозиционных сил. В Москве была создана рабочая группа по Афганистану: Громыко, Андропов, Устинов, Пономарев, Они систематически, а если того требовала обстановка, то ежедневно собирались, изучали поступающую информацию, отдавали необходимые распоряжения.

Когда мы поняли, что Амина уже не остановить, дали об этом предельно откровенную шифротелеграмму в Центр.

Уже за полночь поехали в Арк — вместе со мной были Павловский, Горелов, Иванов из КГБ и переводчик Рюриков. Заявили: «Мы имеем поручение сообщить точку зрения советского руководства, но хотим, чтобы при разговоре присутствовал и товарищ Амин» — «Он здесь, во дворце, сейчас его позовут». Приходит Амин — в халате и шлепанцах, словно мы его с постели подняли. Я довел до сведения афганских руководителей депешу из Москвы. «Да, в нашем руководстве существует немало разногласий,— ответил Тараки.— Но где их нет? Доложите советским друзьям, что мы благодарим их за участие и твердо заверяем: все будет в порядке». Амин во время этой встречи выглядел абсолютно невозмутимым, уверенным в себе, будто не о его происках шла речь. Он тоже взял слово: «Я согласен со всем тем, что сказал здесь дорогой товарищ Тараки, хочу только добавить: если мне вдруг придется уйти на тот свет, я умру со словом «Тараки» на устах. Если же судьба распорядится так, что Тараки покинет этот мир раньше меня, то я свято буду выполнять все заветы вождя и учителя».

Хочу обратить ваше внимание на то, что до развязки оставались считанные часы.

Важная подробность. Когда мы глубокой ночью приехали в посольство, я обратил внимание на несколько лимузинов с афганскими номерами. Афганцы ночью в советском посольстве, да еще, судя по всему, высокопоставленные особы! Спрашиваю у коменданта, в чем дело? Докладывает: четыре министра — Сарвари (служба безопасности), Маздурьяр (по делам границ), Ватанджар (МВД) и Гулябзой (министерство связи) — приехали к полковнику О. Был у нас один полковник, который впоследствии работал личным советником Кармаля. С министрами этими такая история приключилась. Все они были халькистами, людьми, близкими к Тараки, но откровенно не симпатизировали Амину, видимо, ощущая, какая опасность исходит от него. Амин, в свою очередь, заподозрив, что эти люди могут оказаться на его пути к вершинам власти, стал настаивать на их смещении с важных постов. Тараки не соглашался, на этой почве между учителем и «учеником» возникло напряжение. Ночью эти министры приехали в посольство, видимо, искать у нас защиты. Но ведь это наверняка тут же станет известно Амину, а наши отношения уже и так накалены до предела. Я попросил полковника О. немедленно распрощаться с гостями.

С. М. Гулябзой. Советские товарищи были против поездки Тараки на Кубу. Я тоже был против. Сам Тараки сомневался: ехать или нет? Но тут Амин пошел на хитрость. На собрании партактива в присутствии 500 или 600 человек он взял да и объявил: «Наш великий вождь едет на Кубу, чтобы участвовать в совещании руководителей Движения неприсоединения». Ну, тут, конечно, бурная овация, крики «Ура!» Тараки мне говорит: «Как теперь не ехать, раз этот болтун уже на весь свет натрезвонил?» Я ему посоветовал прикинуться больным. Отказался. «Тогда отправляйтесь, но не на две недели, а дней на пять». Тараки согласился с этим, пообещал вернуться побыстрее, но слова своего не сдержал, пробыл в этой поездке ровно 14 дней, которые Амин использовал для подготовки к завершающему удару.

Во вторник 11 сентября 1979 года Тараки вернулся в Кабул. На аэродроме он внимательно осмотрел шеренгу встречающих, спросил: «Все здесь?» — «Все». Сразу после встречи началось крупное совещание. Тараки опять спросил, все ли руководители за время его отсутствия остались на своих постах? Амин подтвердил: да, все. И тут Тараки произнес роковую фразу: «Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем ее лечить». Думаю, что Амин воспринял эту угрозу на свой счет и сделал выводы.

Вторник вождь провел в резиденции — отдыхал, а в среду к нему явился Амин и они долго говорили с глазу на глаз. Только к ночи я и Сарвари смогли попасть к Тараки. Мы предупредили, что Амин хочет уничтожить его, и Предложили свой план: как устранить самого Амина. Тараки, выслушав меня, грустно произнес: «Сынок, я всю жизнь оберегал Амина и всю жизнь за это били по рукам. Вот посмотри на мои руки, они даже опухли от ударов. Может, вы и правы».

Получив таким образом одобрение своего замысла, в четверг мы должны были осуществить его, Предполагалось, что все произойдет во время обеда.— мы ежедневно обедали вместе у Тараки. Но, к сожалению, среди тех, кто был посвящен в детали заговора, оказался один предатель. Он предупредил Амина, и тот на обед не пришел. Когда ему позвонили по телефону, Амин соврал: «У меня дочь заболела». Мы стали думать, что же нам предпринять теперь? «Плохо дело,— сказал я Тараки.— Но все равно мы обязаны осуществить свой план» — «Я сам все исправлю»,— ответил генсек. Он снял трубку и набрал номер Амина: «Что вы там не поделили? Вот здесь у меня Гулябзой и другие — приходи и поговорите по-мужски. Вам надо помириться».— «Пока ты не уберешь Гулябзоя и Сарвари, я не приду,— ответил Амин.— Убери хотя бы этих двух. Гулябзоя сделай послом». Но Тараки стоял на своем: «Приходи, буду вас мирить».

В тот же день, позже, Амин сам позвонил Тараки и предупредил, что официально откажется признавать его главой партии и государства. Не в силах скрыть своего огорчения, Тараки, услышав эти слова, бросил трубку. У меня с собой был маленький пистолет, я отдал его генеральному секретарю. Он сначала положил пистолет в ящик стола, но затем, передумав, вернул: «Пусть лучше будет у тебя, сынок».— «Товарищ Тараки,— предложил тогда Ватанджар.— Дайте нам десять минут, и мы решим эту проблему. Есть план. Есть люди».— «Нет,— решительно возразил Тараки.— Это не годится. Вы военные, а не политики, вам лишь бы пострелять».— «Тогда потребуйте чрезвычайного заседания Ревсовета или Совмина, — предложил я.— Там мы устраним Амина».— «И это тоже не выход».— «Еще вариант: объявите по радио и телевидению, что Амин отстраняется от всех постов в партии и государстве. Созовите, наконец, Политбюро и в ходе заседания изолируйте сторонников Амина». Тараки только отрицательно качал головой. «Скажи,— обратился он ко мне.— А командующий гвардией — чей человек, твой или Амина?» — «Кто ему первым отдаст приказ, того он и послушает»,— «Тогда ты проиграл, сынок. И запомните, друзья мои: ради своего спасения я не убью даже муху. Пусть мою судьбу решают партия и народ».

После этого все мы разъехались по своим министерствам. Вечером, где-то около восьми часов, мне по телефону сообщили, будто бы Амин объявил о раскрытии заговора и о том, что мы, четверо, смещены им с министерских постов. Я тут же позвонил во дворец. «Не может быть!» — воскликнул, выслушав меня, Тараки. «Увы, это именно так». Обстановка накалялась. Однако Тараки по- прежнему запрещал нам пойти на крайние меры. Мы отправились в посольство СССР, чтобы там посоветоваться с советскими товарищами. Посол Пузанов той же ночью встретился с Тараки и Амином, пытаясь их примирить.' Знаю, что во время этой встречи Амин требовал безоговорочной отставки четырех «бунтовщиков», но Тараки «отдал» ему только Сарвари: на пост руководителя службы безопасности был назначен другой человек.

Мы, все четверо, жили в одном доме. Утром Маздурьяр мне позвонил: «Сегодня джума (выходной день), я поехал в Пагман отдыхать». А Сарвари и Ватанджар у меня сидят — совещаемся, что дальше делать. Телефонный звонок: одно высокое лицо доверительно сообщает, что по приказу Амина выделен целый батальон для нашего ареста. Набираю номер Тараки. А он опять за свое: «Не может быть!» Только я положил трубку — снова звонок от того же лица: «Батальон уже вышел». Времени терять было нельзя. Мы переоделись в национальную одежду и скрылись. А Маздурьяру не повезло: из курортного местечка Пагман его препроводили прямиком в тюрьму. Туда же Амин упрятал всех наших родственников.

Вы спрашиваете, как удалось спастись нам? Кто нам помог? Пусть это пока останется тайной. Вскоре мы оказались в Софии, а затем в Москве,

Гулябзой не стал рассказывать, и мы воспользовались другими источниками.

...Сотрудники нашей разведки укрыли трех бывших министров на вилле неподалеку от советского посольства. Спрятали их в подвале в ящиках с отверстиями для дыхания. Только глубокой ночью министрам разрешалось покидать эти с гробы», чтобы слегка размять ноги. Спустя несколько дней из Союза прибыл специальный Ил-76. Ящики с людьми погрузили в автомобиль, и он въехал в чрево самолета, двигатели которого не выключали. Аппарель подняли, самолет тут же пошел на взлет.