Ребенок - Евгения Кайдалова

Страх действительно отпустил меня, но радость не спешила занять его место. Почему-то я ощутила усталость и безвыходность: маятник вновь закачался, а значит, я была обречена медленно двигаться по часовой стрелке.

XI

Вас когда-нибудь били ногами в живот? Прямо по селезенке? Изнутри? В конце августа – моего седьмого месяца эти удары начали становиться болезненными, я морщилась и глубоко вдыхала воздух. Кроме того, у меня постоянно болела поясница; стирать и полоскать белье я могла теперь только сидя, поставив тазик в раковину для умывания. А легонькая сумочка, с которой я шла на работу, тянула меня к земле так, словно была плотно набитым рюкзаком туриста.

Вы когда-нибудь чувствовали, спускаясь в метро, что попадаете в барокамеру с непереносимо высоким давлением? Порой мне казалось, что барокамеру решили совместить с баней, я обливалась потом и не могла поймать ни единой струйки воздуха для вдоха. Несколько раз в такие моменты я вдруг начинала чувствовать тошноту и перед глазами быстро мелькали, сливаясь воедино, черные пятна. Обычно мне удавалось дотянуть до станции и вывалиться из вагона на платформу, где воздух был на толику свежее. Там я садилась на скамью, если таковая имелась, а если нет, то приваливалась спиной к стене и приходила в себя. Но один раз дошло и до обморока. Правда, мне повезло: меня подхватили, не дав удариться головой об пол, усадили и не сделали даже попытки вытащить кошелек.

Вам когда-нибудь приходилось производить впечатление инвалида, не будучи им в действительности? Сейчас, летом, когда одежда не оставляла шансов пронести свою беременность незамеченной для окружающих, каждый заход в вагон метро становился тяжким испытанием – мне уступали место как больной или немощной. Иногда, если ближайший ко мне молодой человек не спешил подняться, уткнувшись в газету, сидящие рядом женщины начинали укорять его на весь вагон. Он нехотя вставал, словно говоря одним движением: «Господи, сколько же вас развелось, тех, кто не дает людям спокойно посидеть!»

Иногда я проезжала свою станцию: судорога, сводившая икры ног, не позволяла встать. Судороги в ногах теперь возникали также часто, как молнии в грозу; иногда, услышав по коммутатору вызов к начальству, я продолжала сидеть на глазах у всего удивленного офиса и поднималась лишь минут через пять, когда невидимая для всех боль отпускала. Должно быть, меня считали нахалкой…

Потом ноги начали опухать. Офисная повариха посоветовала мне пить поменьше жидкости и, взяв на себя обязанности моего личного врача, начала за обедом наливать мне супа на самое донышко, а чая не наливать вовсе. Я понимала ее благие намерения, но испытывала к ней те же чувства, что и преступник под пыткой – к палачу. Кроме того, я все равно не могла одолеть жажду, и мне единственной изо всех сотрудников приходилось просить о чашке чаю. При этом я чувствовала себя ниже по рангу, чем даже уборщица (обедами не кормили только ее, но чаю с печеньем хлебнуть разрешали). Я задавалась вопросом: неужели повариха может смело притеснять начальника отдела маркетинга только за то, что та беременна?

Однажды ноги у меня опухли настолько, что я вынуждена была прийти на работу не в туфлях, а в резиновых шлепанцах, годных разве что для набережной курортного городка. Виктор вежливо, но твердо посоветовал мне отложить все назначенные на сегодня встречи до того времени, пока я не смогу надеть подобающую обувь. Я чувствовала, что перестаю быть человеком в полном смысле этого слова.

Да, живот занимал в моем организме все больше и больше места, оставляя все меньше и меньше пространства для мозга: на меня нападала поразительная забывчивость. Я забывала о важных звонках, о местах, куда положены бумаги, о документах, которые необходимо было подготовить для тех или иных целей. Однажды мой напарник Юра в тихом бешенстве вернулся с таможни, известив меня о том, что я не снабдила его такими-то и такими-то бумагами. Я вытащила свой список документов, который мне продиктовали таможенные брокеры: возле неподготовленных пунктов мной были поставлены галочки.

Несмотря ни на что, я твердо решила держаться за работу столько, сколько смогу, – жизнь вне офиса была бы равносильна тому, что меня просто выбросили за борт. Единственным временем, когда у меня возникала мысль: «Хватит!», были моменты входа в метро утром и вечером – я изо всех сил прикрывала свой живот, пытаясь уберечь его от напирающей толпы.

Конечно, я сознавала, что примерно через месяц уйти все равно придется. Дальнейшие события я представляла себе приблизительно так: я ухожу в декретный отпуск, и на работе мне выплачивают пособие (о декретных деньгах я читала и слышала часто); кроме того, какое-то пособие будет выплачивать и государство, а этого вкупе с моими сбережениями должно хватить на жизнь. Я сижу с ребенком месяцев до трех и кормлю его грудью, а затем перевожу на искусственное питание и отдаю его в ясли (куда когда-то отдали меня саму), после чего возвращаюсь на работу, где за мной по закону должно удерживаться место. Начиная с этого момента жизнь вернется на круги своя, за исключением того, что по дороге с работы я теперь буду заходить за ребенком в ясли. Возможно, первое время я буду недосыпать, потому что по ночам дети плачут.

К концу августа такая картина четко сложилась в моей голове, совсем как сказочный замок в головоломке «пазл». В последнее августовское воскресенье я в приподнятом настроении отправилась в бассейн, где не была уже пару недель: все прошлые и позапрошлые выходные дни в пейнтбольном клубе проводились рекламные акции.

Моя медицинская справка для бассейна оказалась просроченной, и я отправилась в кабинет врача. Скороговоркой произнеся: «Здравствуйте, мне, пожалуйста, новую справку», – я уселась и начала, тяжело пыхтя, снимать босоножку – врач обычно проверяла отсутствие грибка на ногах. Но сейчас она почему-то наблюдала за мной с полным недоумением.

– Девушка, подождите, не разувайтесь! На каком вы месяце?

– На седьмом.

– И вы собираетесь плавать?!

– Конечно, а что?

– Как что? Вам уже нельзя.

– Почему нельзя? – Я вздрогнула от недоброго предчувствия.

– Да ведь с вами все, что угодно, может случиться! Вы посмотрите, сколько сегодня народу (окно кабинета выходило на ванну бассейна, и я увидела, что он действительно переполнен), вдруг вам кто-нибудь ногой попадет по животу? Вчера одной женщине челюсть сломали, а она французский язык преподает… Хотите, чтобы и вам так же? А если выкидыш прямо в бассейне? Нет, справку не дам, и не просите!

Перед тем как выйти из кабинета, я взглянула в окно. Там был настоящий маленький курорт: все залито веселым солнцем, везде – радостные брызги и мокрые хохочущие лица – замученные пылью и жарой горожане от души резвились в воде. Кто-то загорал на полотенцах, постелив их прямо на краю бассейна… Я закрывала за собой дверь с таким горьким чувством, словно весь остальной мир становился отныне для меня недоступен.

Всю дорогу до дома я удерживалась от слез, подавляя их ненавистью к тому, по чьей вине я лишилась еще одного кусочка жизни. Но, едва придя домой, я с яростью задрала полы блузки (50-го размера!), взглянула своему врагу в лицо и зарыдала с бессильной злобой. Только полюбуйтесь на этот бесформенный и безобразный живот, пришедший на смену моей стройности! Мало того, в животе копошится он, требуя все большего и большего места и периодически выпячивая мягкие стенки своего инкубатора. Он без конца переворачивается, подергивает руками и ногами, сосредоточенно растит когда-то сохраненные ему голову и тело и заставляет мою жизнь сжиматься, как шагреневую кожу, с тем чтобы под конец в ней не осталось ничего, кроме него одного.

Ко мне постучали. Я сдавленно крикнула: «Сейчас, минуту!» – и успела ополоснуть лицо холодной водой. Как хорошо, что кто-то ко мне зашел! Кто бы это ни был, ко мне протягивал руку Большой Мир.

Посланцем Большого Мира на сей раз оказалась комендантша, Серафима Гавриловна. С момента нашего знакомства между нами сложились своеобразные отношения: вежливо-нейтральные с моей стороны и неприятно-угодливые с ее.

– Мне того… поговорить надо, – сообщила Серафима после взаимных приветствий.

Я пригласила ее пройти и присесть. Та присела на кровать, держа спину очень ровно – чувствовалось, что она напряжена.

– Я вот чего пришла узнать… Кто за комнату теперь платить будет?

Думаю, что в этот момент на меня забавно было смотреть. Я и сама чувствовала, насколько исказилось мое лицо.

– Платить?

– Ну да! Кто ж за бесплатно-то жить сюда пустит?

– И что, весь этот год за комнату платили?

– А как же! Этот твой Антон снял ее по контракту.

Я слышала о том, что студентам разрешают снимать свободные комнаты в общежитии по контракту, но даже не подозревала, что именно так решился вопрос моего пребывания в Москве.