Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль

дело в том, что больше я здесь никого не знаю, и мой круг общения ограничивается пациентами, Каллингвортом и его женой. Они нигде не бывают, и у них никто не бывает. Моя жизнь у них накладывает на меня табу со стороны собратьев по медицине, хотя сам я не сделал ничего против профессиональной этики. Как думаешь, кого я на днях встретил на улице? Чету Макферлейнов, которых ты должен помнить по Линлитгоу. Я имел достаточно глупости, чтобы в свое время сделать предложение Мейми Макферлейн, а у нее хватило здравого смысла мне отказать. Не могу представить, что бы я делал, если бы она согласилась. Это было три года назад, и теперь у меня больше разных связей и меньше видов на женитьбу, нежели тогда. Ну, что толку тосковать о том, чего не можешь иметь, и нет на свете ни одной живой души, с которой я вообще заговорил бы на этот счет. Но жизнь так мертвенна и одинока, когда некому довериться, кроме самого себя. Почему я сижу в лунном свете и пишу тебе, ища сочувствия и расположения? Я получаю их от тебя, как один друг получает их от другого, однако есть в моей жизни нечто, чем я не могу поделиться ни с женой, ни с близким другом. Если идешь своим путем, то нужно ждать, что пойдешь по нему один.

Вот как, скоро рассветет, а у меня сна ни в одном глазу. Прохладно, и я сижу, закутавшись в одеяло. Слышал, что сейчас самое подходящее время для самоубийства, и я понимаю, что сам начинаю впадать в меланхолию. Позволь закончить письмо на веселой ноте и привести последнюю статью Каллингворта. Должен сказать тебе, что он по-прежнему горит замыслом основать свою газету, и разум его кипит, выдавая бурный поток пасквильных статей, виршей, очерков на социальные темы, пародий и передовиц. Он приносит их мне, и мой стол завален ими. Вот самое свежее творение, принесенное мне после того, как он разделся. Это результат моих замечаний касательно трудностей, которые могли бы возникнуть у наших далеких предков при определении значения самых банальных для нас предметов, и, как следствие, о том, что нам надо быть осторожными и не стать догматиками в суждениях о древних римлянах или египтянах.

«На третьем ежегодном собрании Новогвинейского археологического общества был прочитан доклад о результатах недавних исследований о предположительном расположении Лондона вместе с некоторыми наблюдениями об использовании древними лондонцами полых цилиндров. В зале были выставлены образцы этих металлических цилиндров или труб, которые пустили на обозрение слушателей. Ученый докладчик предварил свое выступление замечанием о том, что на основании того, что огромный промежуток времени отделяет нас от эпохи процветания Лондона, нам необходимо быть очень сдержанными в суждениях о привычках тогдашних горожан. Недавние исследования с достаточной степенью достоверности установили, что дата окончательного падения Лондона приходится на время более позднее, чем строительство египетских пирамид. Недавно раскопано большое здание близ пересохшего русла реки Темзы, и, по имеющимся данным, не может быть никакого сомнения в том, что оно являлось местом заседаний законодательного совета древних британцев или англичан, как их иногда называли. Докладчик продолжил замечанием, что под устьем Темзы был проложен тоннель во времена монарха Брунеля, предположительно считаемого некоторыми авторами преемником Альфреда Великого. Открытые пространства Лондона, продолжил выступающий, были далеко не безопасны, поскольку в Риджентс-парке были обнаружены кости львов, тигров и других вымерших хищников. Коротко коснувшись загадочных сооружений, известных как «стоячий почтовый ящик», которые в изобилии разбросаны по городу и могли служить для религиозных целей или быть местом захоронения англиканских вождей, докладчик перешел к цилиндрическим трубам. Патагонская школа считает их единой системой громоотводов. Докладчик не может согласиться с этой теорией. Во время наблюдений, проводившихся в течение нескольких месяцев, он обнаружил важное обстоятельство, что эти трубы, если пройти по всей их длине, неизменно примыкают к большим металлическим резервуарам, связанным с котлами. Никто из знавших о том, насколько древние британцы были подвержены табакокурению, не сомневался в назначении этих приспособлений. Очевидно, в главном котле сжигались большие количества этой травы, а ароматические и наркотические пары распространялись по трубам в дома всех горожан, чтобы те могли вдыхать их, когда захотят. Проиллюстрировав свои выкладки рядом диаграмм, докладчик завершил свое выступление, сказав, что хотя истинная наука всегда неизменно осмотрительна и не догматична, неопровержимо, что она во многом осветила жизнь древнего Лондона и что нам известна вся повседневная жизнь горожан от приема ванны утром до окрашивания себя в синий цвет после вечерней кружки портера перед отходом ко сну».

В конечном итоге, я рискну предположить, что это объяснение системы лондонских газовых труб не более абсурдно, чем некоторые наши гипотезы касательно пирамид или жизни вавилонян.

Ну, до свидания, старина. Письмо получилось бессвязное и глупое, но в последнее время жизнь сделалась более спокойной и менее интересной. Возможно, к следующему письму произойдут какие-нибудь перемены.

Письмо девятое

Брэдфилд, 23 апреля 1882 года

Я припоминаю, дорогой мой Берти, что закончил свое сумбурное письмо, отправленное примерно три недели назад, словами, что в следующий раз сообщу тебе что-то интересное. Что ж, так оно и есть! Тут вовсю разворачиваются события, и у меня масса новостей. Каллингворт пойдет одним путем, а я – другим, однако с радостью говорю, что мы не ссорились. Как всегда, я начал письмо с конца, но сейчас изложу тебе все взвешенно и обстоятельно и расскажу, как все происходило.

Сначала тысяча благодарностей тебе за два длинных письма, лежащих на моем письменном столе. В них довольно мало личных новостей, но я понимаю, что твоя жизнь неделя за неделей течет счастливо, степенно и размеренно. С другой стороны, ты предоставляешь мне множество доказательств своей внутренней жизни, которая для меня куда интереснее. В конце концов, мы можем прекрасно договориться, что у каждого свое мнение. Ты считаешь доказанным то, во что я не верю. Ты считаешь поучительным то, что мне таковым не кажется. Да, я знаю, что ты совершенно искренен в своей вере. Уверен, что ты признаешь за мной то же право. Полагаю, что выживание наиболее правдивого есть постоянный закон, однако нужно признать, что действует он очень медленно.

Однако ты ошибаешься, считая, что люди, думающие, как я, составляют жалкое меньшинство. Суть наших взглядов состоит в независимости и индивидуальности суждений, так что мы не сходимся воедино, как это делают верующие, и у нас нет возможности проверить свою силу. Среди нас, несомненно, существуют все оттенки мнений. Но если ты просто включишь тех, кто в глубине души не верят в общепринятые