Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, не надо быть чересчур уверенным, что вас большинство. Говоря об ученых, о врачах и о профессионалах вообще, я сомневаюсь, что это большинство вообще существует. Духовенство, вращающееся в своем кругу и контактирующее лишь с теми, кто с ним согласен, не осознает, насколько его превосходит нынешнее поколение. И (с исключениями вроде тебя) это не самые слабые, а самые лучшие из молодых людей, с широким кругозором и добрыми сердцами, которые стряхнули с себя старые верования. Им невыносимы стремление к благотворительности, ограничения милостей Божиих, требования особого провидения, догматизм касательно кажущегося ложным и конфликт с тем, в истинности чего мы уверены. Мы знаем, что человек поднимается ввысь, а не стремится вниз, и в чем ценность системы взглядов, зависящих от предположения о его падении? Мы знаем, что мир был сотворен не за шесть дней, что солнце никогда нельзя остановить, потому что оно не движется, и что ни один человек не прожил три дня в чреве кита. Так что же становится с богодухновенностью книги, содержащей подобные утверждения? «Правды, хоть она меня и раздавит!»
Теперь ты видишь, к чему приводит размахивание красной тряпкой! Позволь мне сделать уступку, чтобы успокоить тебя. Я искренне верю, что христианство в его различных формах было лучшим учением в мире на протяжении долгой эпохи варварства. Разумеется, лучшим, иначе Провидение не допустило бы этого. Инженер знает, какими инструментами лучше всего пользоваться при работе с его машиной. Но когда ты говоришь, что это лучшее и последнее из используемых приспособлений, то ты слишком безапелляционен.
Теперь перво-наперво расскажу, как шла моя практика. Неделя после моего последнего письма показала спад. Я заработал всего два фунта. Но на следующей неделе мой доход взлетел до трех фунтов семи шиллингов, а на прошлой неделе я заработал три фунта десять шиллингов. Так что заработок мой постоянно растет, и я всерьез подумал, что передо мной открывается ясная дорога, как вдруг раздался гром среди ясного неба. Однако были причины, которые не дали мне слишком уж сильно разочароваться, когда это случилось, и на этом я остановлюсь подробнее.
Я, когда рассказывал тебе о дорогой моей маме, кажется, упоминал, что она очень высоко ценит честь семьи. Она и вправду пытается соответствовать уровню Перси-Плантагенетов, чья кровь, по ее словам, течет у нас в жилах. И лишь пустые карманы не позволяют ей плыть по жизни, словно знатной даме, раздавая направо и налево милости, с высоко поднятой головой и душой, парящей в эмпиреях. Я часто слышал, как она говорила (и совершенно уверен, что на полном серьезе), что скорее предпочтет увидеть любого из нас в могиле, чем вовлеченными во что-то бесчестное. Да, несмотря на всю ее мягкость и женственность, она может сделаться железной при любом подозрении на низость, и я видел, как кровь бросалась ей в лицо, когда она слышала о чьей-либо подлости.
Так вот, она узнала о Каллингвортах некоторые пробудившие в ней недовольство подробности, когда я только с ними познакомился. Затем последовало фиаско в Авонмуте, и они стали все меньше и меньше нравиться маме. Она была против моего переезда в Брэдфилд, и лишь благодаря быстроте своего решения я избежал формального запрета. Когда я туда прибыл, ее первым вопросом (после моего письма об их процветании) было – расплатились ли они с кредиторами в Авонмуте. Мне пришлось ответить, что нет. В ответном письме она умоляла меня порвать с ними, заявив, что наша семья хоть и небольшого достатка, но она никогда не падала столь низко, чтобы вести дела с человеком бесчестным и с сомнительным прошлым. Я ответил, что Каллингворт иногда говорит о том, чтобы заплатить кредиторам, что миссис Каллингворт тоже за это выступает и что мне кажется неразумным ожидать, что я откажусь от хорошего места из-за вещей, к которым не имею ни малейшего отношения. Я заверил ее, что, если Каллингворт впредь сделает что-то бесчестное, я с ним порву, и обмолвился, что отказался принять некоторые его методы лечения. В ответ мама написала довольно резкое письмо, где высказала, что она думает о Каллингворте, а я снова встал на его защиту, утверждая, что ему присущи порядочность и благородство характера. Это подвигло ее на еще более решительное послание. Наша переписка продолжалась: она нападала, я защищался, пока между нами, похоже, не стал намечаться серьезный разлад. Наконец, я воздержался от писем не от озлобленности, а потому, что решил – если дать ей время, она успокоится и, возможно, станет более разумно смотреть на ситуацию. Отец, судя по полученному от него письму, похоже, считал дело из ряда вон выходящим и отказывался верить моим рассказам про методику и назначения Каллингворта. Это двойное противодействие со стороны самых близких мне людей помогло мне быть менее разочарованным, чем если бы в другой ситуации, когда дело завершилось. На самом деле, я был настроен сам его завершить, когда за меня это сделала судьба.
Теперь о Каллингвортах. Жена его по-прежнему приветлива, и все-таки, если я не обманываюсь, в ее ко мне отношении недавно произошла перемена. Я не раз и не два перехватывал ее взгляд и замечал в нем едва ли не злобу. В двух-трех случаях я также подметил в ней жесткость, которой раньше не примечал. Не от того ли это, что я слишком уж вмешался в их семейную жизнь? Встал ли я между мужем и женой? Видит Бог, что я пытался этого избежать, призвав на помощь весь свой такт. И все же я часто чувствовал, что положение мое шатко. Возможно, молодой человек придает слишком много значения женским взглядам и жестам. Ему хочется придать каждому из них особую значимость, когда они могут являться лишь минутным капризом. Что ж, мне не в чем себя винить, и в любом разе все это скоро закончится.
А потом я заметил примерно то же самое и в Каллингворте, но он настолько странный человек, что я не придаю особого значения переменам в его настроении. Иногда он смотрит на меня с яростью,
