Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Ели бы сами, – отвечал Симэнь и наказал: – Из закусок дайте только что повкуснее. В цзиньхуаское вино я не хочу. – Он обернулся к Сючунь: – Зажги фонарь и сходи в грот Весны. Налей там в кабинете из жбана виноградного. Ван Цзин тебе покажет. Я виноградного выпью.

– Слушаюсь! – отвечала служанка и, поклонившись, пошла с фонарем в сад.

Инчунь поспешно расставляла на столе закуски.

– Сестрица, – обратилась к ней Жуи, – открой-ка короб. Надо батюшке к вину-то лакомства поставить.

Жуи подошла к лампе и стала доставать из короба всевозможные кушанья. На столе появились утятина, голубятина, маринованная рыба, лапша с бобовыми ростками, приправленная молодым душистым луком медуза, мясные сосиски с потрохами, залитая желтым соусом серебряная лапша-рыба и вареные бамбуковые ростки с салатной горчицей. Перед Симэнем поставили также вычищенные до блеску два кубка на подставках и палочки.

Тут подоспела с кувшином виноградного и Сючунь. Вино процедили и подогрели, после чего Жуи наполнила кубок и поднесла хозяину. Симэнь поднес кубок к губам. Густо-красный напиток издавал необыкновенно тонкий аромат. Жуи встала поближе, у самого стола. Она наполняла кубок и подавала к вину жареные каштаны.

Инчунь смекнула, в чем дело, и удалилась в кухню к Сючунь. Когда они остались вдвоем, Симэнь пригласил Жуи к себе на колени. Они обнялись и пили из уст в уста. Жуи грызла орехи и угощала ими Симэня. Он расстегнул ее бледно-зеленую шелковую кофту и, прильнув к ее нежно-белой груди, поиграл сосками.

– Дитя мое! – восклицал он восторженно. – Мне, твоему возлюбленному, милее всего эта белизна, – такая же, как у твоей покойной матушки. Когда я обнимаю тебя, мне кажется, я обнимаю ее.

– Что вы говорите, батюшка! – Жуи засмеялась. – Моя матушка нежнее и белее меня была. Матушка Пятая тоже собой хороша, но тело у нее розовыми пятнами – так, ничего особенного. Матушка Старшая и Третья – вот белизной взяли. Правда, у Третьей рябинок многовато. Зато матушка Сюээ – красавица, ничего не скажешь. И бела и стройна. – Жуи помолчала и заговорила о другом: – Я вам, батюшка, вот что хочу сказать. Сестрица Инчунь собирается мне подарить заколку-восемь бессмертных, а у вас, батюшка, попросить к новогодним празднествам золотого тигренка, которого наша матушка носила. Вы ей дадите?

– Если у тебя нет драгоценностей, я отнесу золота ювелиру и закажу тебе заколку, – сказал Симэнь. – А сундук с головными украшениями и драгоценностями твоей матушки хранится в дальних покоях у хозяйки, так что неловко спрашивать.

– Ладно, согласилась Жуи. – Тогда и мне тигренка закажите, хорошо?

Она земным поклоном поблагодарила хозяина, после чего пир продолжался.

– Батюшка, сестриц бы надо позвать, – предложила, наконец, Жуи. – Пусть по чарочке выпьют. Не обиделись бы.

Симэнь крикнул Инчунь, но она не отозвалась. Тогда Жуи сама пошла в кухню.

– Сестрица, тебя батюшка зовет, сказала она Инчунь.

Когда горничная подошла к столу, Симэнь велел Жуи налить ей чарку и положить закусок. Инчунь осушила чарку и, стоя у стола, стала закусывать.

– Надо бы и сестрицу Сючунь позвать, – обратилась к ней Жуи. Инчунь удалилась.

– Она не придет, – сказала Инчунь, вернувшись из кухни, а немного погодя забрала с кана постель и пошла на ночлег. – Не хочу в гостиной на скамейке ночь коротать. Пойду на кан, к Сючунь под бок. Чай там кипит батюшке, сама тогда нальешь.

– Прикрой заднюю дверь, – наказала Жуи. – Я потом запру.

Инчунь удалилась. Немного погодя Жуи собрала со стола посуду, подала Симэнь чай, а сама пошла запереть дверь.

На всякий случай она разобрала для хозяина постель, как следует согрела шелковое одеяло и расшитые подушки.

– Вы где будете спать, батюшка? – спросила она. – На кане или на кровати?

– Давай на кровати.

Жуи расстелила перину и позвала Симэня, чтобы помочь ему снять туфли и чулки, а сама после омовения заперла дверь, поставила на столик у кровати лампу и, раздевшись, забралась под одеяло. Они лежали обнявшись. Жуи играла с Симэнем. Она мяла руками его предмет, который, подтянутый подпругой, являл вид грозный и устрашающий. Она радовалась и в то же время побаивалась. Они целовались, крепко прильнув друг к другу. Опасаясь как бы не простыла Жуи, которая лежала на спине под одеялом совершенно голой, Симэнь прикрыл ей грудь нагрудником, ухватил за обе ноги и, собравшись с силами, начал заталкивать и выдергивать. Женщина порывисто дышала, и от его молотьбы действий лицо ее горело огнем.

– А этот нагрудник мне тоже покойная матушка дала, – заметила она.

– Не беспокойся, душенька моя! Я тебе завтра же из лавки полкуска красного атласу принесу. В шелковом белье и атласных ночных туфельках меня встречать будешь.

– Вот спасибо! А я выберу время и сошью.

– Да, я что-то запамятовал, сколько тебе лет и как твоя фамилия, – спросил Симэнь. Муж у тебя вроде был по фамилии Сюн?

– Да, его звали Сюн Ван, а моя девичья фамилия – Чжан, я – Чжан Четвертая. Мне тридцать второй год пошел.

– Значит, я на год старше.[1428]

Симэнь продолжал свое дело, называя ее Чжан Четвертой.

– Будешь мне усердно служить, дитя мое, – говорил он, – кормилицей к младенцу Старшей хозяйки поставлю, а если сама наследником обзаведешься, – вознесу, младшей женой сделаю. Место покойной твоей матушки займешь. Что на это скажешь, а?

– Муж у меня умер, родителей тоже не стало, – говорила Жуи. – Всем сердцем рада служить вам, батюшка. Вот о чем мечтаю, и нет у меня другого желания. Быть бы мне до самой моей смерти рядом с вами, батюшка. А за щедрые милости ваши и посулы не знаю, как мне вас и благодарить.

Сказанное пришлось весьма по душе Симэню и привело его в неописуемый восторг. Держа в руках ее белоснежные ножки, на которых красовались зеленые вытканные цветами шелковые туфельки, он заботился только о том, чтобы погружаться по самую маковку. Оба раскачивались изо всей мочи. Жуи внизу была не в силах унять стенанья, на затем нежный голосок ее стихал, а сверкающие точно звезды глаза тускнели.

Через немалый промежуток времени Симэнь велел ей встать на четвереньки и раздвинуть ноги, а сам, накинув на себя красное шелковое одеяло, сел на нее верхом и заправил свой предмет в срамную щель. При свете лампы он мял ее белоснежную попку и, раскачиваюсь, наносил удары.

– Чжан Четвертая! Детка! – приговаривал Симэнь. – Кричи как следует: «Родной мой! Любимый!» – и не останавливайся, а я буду поддавать по своему.

Жуи не оставалась безучастной. Она все время потрафляла ему, поднимая ноги навстречу его движениям. Опять не смолкал ее нежный, дрожащий шепот. Прошла целая стража, прежде чем Симэнь завершил, наконец, поединок, выпустил семя и затем, после длительного сладостного оцепенения вынул наконец свой веник из потаенной ложбины. Жуи тотчас же привела его в порядок, вытерев платком, и они, обнявшись, проспали до пятой предутренней стражи, когда запели первые петухи. Жуи опять начала заигрывать, взяв то самое себе в рот.

– А как матушка Пятая играет! – откликнулся Симэнь. – Целую ночь, боится, как бы я не озяб. Даже за малой нуждой с постели не пускает.

– Не беспокойтесь, батюшка! – заверила его Жуи. – Что же, я разве от вас не выпью?

И Симэнь тут же, воспользовавшись ее заверением, отправил все содержимое своего мочевого пузыря ей в рот.

Так всю ночь провели они в утехах и ласках, которые сопровождались неумолчным щебетом и лепетанием.

На другой день первой встала Жуи. Она отперла дверь и поставила для умывания таз воды. Симэнь оделся и после утреннего туалета направился в переднюю залу, где наказал Дайаню:

– Надо будет взять двоих солдат и срочно доставить в цензорское управление его сиятельству Суну золотой треножник, украшенный фигурами восьми бессмертных. Он стоит в крытой галерее. Когда вручишь визитную карточку, обожди ответа.

Симэнь обернулся к Чэнь Цзинцзи и велел ему завернуть кусок расшитого золотом атласа и кусок пестрого атласа. Циньтуну было дано распоряжение приготовить плед и седлать коня для предстоящей поездки хозяина в Синьхэкоу на свидание с Цай Сю.

Симэнь Цин ел рисовый отвар в покоях Юэнян.

– Неужели мы все пойдем в гости к госпоже Ин? – спросила Юэнян. – Надо кому-то из сестер и за домом присмотреть и старшей невестке У компанию составить.

– Но я уже приготовил пять подарков, – говорил Симэнь. Ты поднесешь лиф, золотые серьги и пять цяней серебра, остальные – по два цяня серебра и по платку. Все пойдете. А дома дочь с тетушкой побудет. Не все ли равно. Нет, вы все должны пойти. Я брату Ину слово дал.

Юэнян не проронила ни слова в ответ.

– Мне домой пора, матушка, – сказала ей, поклонившись, Гуйцзе.

– А ты куда спешишь? – отозвалась хозяйка. – Погостила бы еще денек.