Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

Юэнян не проронила ни слова в ответ.

– Мне домой пора, матушка, – сказала ей, поклонившись, Гуйцзе.

– А ты куда спешишь? – отозвалась хозяйка. – Погостила бы еще денек.

– Мамаше нашей что-то нездоровится, – объяснила Гуйцзе. – А сестры заняты и некому за ней поухаживать. Я в другой раз, в новогодние праздники, подольше погощу, хорошо?

Певица поклонилась Симэню. Юэнян дала ей две коробки сладостей к чаю и лян серебра. После чаю Гуйцзе ушла.

Симэнь оделся в парадный халат и пошел в переднюю залу. Тут явился Пинъань.

– Его сиятельство комендант Цзин прибыли с визитом, – доложил он.

Симэнь вышел навстречу гостю и провел его в залу, где они обменялись приветствиями. Военный комендант Цзин был облачен в парадный халат с квадратными нашивками и круглым воротом, препоясан золотым поясом, уши для тепла были прикрыты наушниками.

– Давненько не виделись, сударь! – отвешивая поклон, заговорил Цзин. – Прошу покорно меня простить, что не смог поздравить вас с высоким назначением.

– Премного вам благодарен, сударь, за щедрые дары, – отвечал Симэнь. – Извините, до сих пор не засвидетельствовал вам почтение.

После взаимных любезностей они сели на места, предназначенные гостю и хозяину. Подали чай.

– Вас, я вижу, ждет отличный конь, – обратился Цзин. – Далеко ли путь держите?

– Видите ли, цензор Сун Гунцзу, начальник Ведомства работ Ань Фэншань, Цянь Лунъе и Хуан Тайюй вчера угощали у меня правителя Девятиречья Цая Девятого, сына его превосходительства императорского наставника, – объяснял хозяин. – Поскольку правитель Цай удостоил меня своей визитной карточкой, я считаю своим долгом нанести ему ответный визит и незамедлительно. Его сиятельство вот-вот собирается отчалить.

– Ваш покорный слуга как раз прибыл просить вас об одном одолжении. Дело в том, что у цензора Суна в этом году истекает срок полномочий. В конце года ожидаются перемещения чинов местной службы. Сыцюань, будьте так добры, замолвите у цензора словечко насчет меня. Прослышал, он пировал вчера у вас, вот и решился попросить вашего благодеяния.

– Это не так трудно сделать, – заверил его Симэнь. – Мы ведь друзья, и для вас я рад сделать все, что в моих силах. Дайте только ваш послужной список. На ваше счастье, цензор еще будет устраивать у меня прием. Тогда и поговорю.

Цзин поспешно встал и бил челом Симэню.

– Я вам так обязан! Благодарю за щедрые милости! – говорил он. – А послужной список у меня с собой.

С этими словами он велел сопровождающему подать список, который он собственноручно вручил Симэню.

Послужной список гласил:

«Цзин Чжун, военный комендант, инспектор пехоты и конницы Шаньдуна, квартальный надзиратель левого гарнизона Цинхэ, тридцати двух лет от роду, уроженец расположенного в Загорье Таньчжоу, как наследник ратных подвигов своих предков был возведен в чин старшего тысяцкого вышеназванного левого гарнизона, а после успешного окончания военной академии в таком то году занял нынешний пост инспектора пехоты и конницы в Цзичжоу. На протяжении лет …»

Следовало подробное перечисление заслуг. Когда Симэнь просмотрел список, Цзин достал из рукава лист подношений и вручил его со словами:

– Не откажите, примите скромный дар, прошу вас.

Симэнь прочитал: «Отборного риса двести даней[1429]».

– Что вы! – воскликнул он. – Мы же с вами друзья! Нет, я никак не могу принять.

– Если вы не хотите принять, Сыцюань, то цензору Суну пригодится поднести, – упрашивал Цзин. – Не отвергайте! Знай я, что вы откажетесь, не решился бы вас беспокоить.

После долгих церемоний Симэнь, наконец, согласился принять серебро.

– Ладно, пока возьму, – сказал он. – А насчет вас я с ним при первом же свидании поговорю. О результатах сообщу через посыльного.

Подали чай. Цзин откланялся и, поблагодарив Симэня, ушел.

– Если кто без меня пожалует с визитом, карточку прими, а за мной не приезжайте, – наказывал Пинъаню Симэнь. – Четверых солдат у ворот поставь.

С этими словами он вскочил на коня и отбыл к Цай Сю. Его сопровождал Циньтун.

А теперь расскажем про Юйсяо, горничную Юэнян. Отправив Симэня, она пошла к Пань Цзиньлянь.

– Что же вы, матушка, вчера так скоро ушли? – спрашивала она Цзиньлянь. – А мы до поздней ночи засиделись. Мать Сюэ читала «Драгоценный свиток о праведной Хуан», потом матушка Вторая чаем угощала, а матушка Третья распорядилась принести вина и закусок. Гуйцзе и Шэнь Вторая по очереди пели. Только в третью ночную стражу разошлись. И чего только про вас не говорила моя хозяйка! Вы, говорит, как услыхали, что у батюшки гости разошлись, так сразу к себе бросились. Вот, говорит, как она его держит. Уж и в день рождения Третьей к себе завлекает. А матушка Третья и отвечает: «Не стану я перед людьми позориться. Не собираюсь с ней, – это с вами, матушка, – тягаться. Нас вон сколько: к которой пожелает, к той пусть и идет».

– Ну вот! – воскликнула Цзиньлянь. – Они совсем ослепли, что ли? Ну скажи, ночевал он у меня сегодня или нет? А попробуй ты им объясни, нехороша будешь.

– Хозяин к матушке Шестой в покои все время ходит, – подтвердила Юйсяо. – Но к кому? Ведь матушки Шестой давно нет.

– Цыпленок не мочится, и все ж нужду справляет, – заметила Цзиньлянь. – Одна умерла, другая гнездо заняла.

– А как разгневалась на вас моя хозяйка! – продолжала Юйсяо. – Почему, мол, вы у батюшки шубу попросили, а ей ни слова. Когда батюшка ей ключи принес, она ему выговор сделала: «Когда сестрица Ли скончалась, ты ворчал, горничных и служанок ее велел на месте оставить. Давно ли это было? И вот, ни слова не говоря, уж и шубу ее любимую другим отдаешь». А батюшка ей объясняет: «Ей ведь одеть нечего». «Как так нечего? – спрашивает она. – а почему заложенную не хочет? Ей, видишь ли, вот эту вынь да положь. Умерла сестрица, так у нее глаза разгорелись на ее добро? А будь сестрица жива, наверно как-нибудь обошлась бы.»

– Это я вам, матушка, по секрету сказала, – заключила Юйсяо, – до вашего сведения довела, а вы уж меня не выдавайте. Гуйцзе сегодня ушла, хозяйка к выезду готовиться. Хотела с супругой У Старшего Сюээ оставить, но батюшка не согласился. Все, говорит, в гости пойдете. Так что, вы, матушка, тоже будьте готовы.

С этими словами Юйсяо и ушла.

Цзиньлянь села перед туалетным зеркалом, украсила прическу цветами и бирюзой, попудрилась и нарумянилась, потом послала Чуньмэй к Юйлоу узнать, какого цвета платье одеть.

– Ведь батюшка велит траур соблюдать, – говорила горничной Юйлоу, – значит, все будут одеты скромно. Будут бледные тона.

Решено было, что каждая украсит прическу белой сеткой и бледно-голубым с золотой ниткой газовым платком, который будет держать жемчужный ободок, а на себя оденет кофту с застежкой из тканного с золотом атласа и голубую атласную юбку. Только У Юэнян, помимо жемчужного ободка, венчала себя белой газовой шапочкой, отороченной выдровым мехом. Шапочку сверху украшала золотая дуга. В ушах у нее сверкали серьги с заморскими жемчужинами. На ней была кофта цвета алоэ с пестрым нагрудником и расшитая золотом зеленая юбка. Ее ожидал большой паланкин, остальным предназначались малые. Паланкины обогревались медными жаровнями. Сопровождали их Ван Цзин, Цитун и Лайань. Солдаты окриками разгоняли с дороги зевак. Распростившись с женой У Старшего, монахинями и мамашей Пань женщины отбыли к Ин Боцзюэ, где справляли месяц со дня рождения его сына, но ни о том пойдет наш рассказ.

Жуи и Инчунь между тем накрыли стол. Кроме кушаний, которые остались от пировавшего накануне Симэня, они поставили кувшин цзиньхуаского вина, налили из жбана кувшин виноградного и в полдень пригласили мамашу Пань и Чуньмэй.

Пела им барышня Юй. Угощение было в самом разгаре. И надо же было тому случиться!

– Барышня Шэнь, говорят, уж очень хорошо поет на мотив «Повесила портрет», – сказала вдруг Чуньмэй. – Сходили бы за ней. Пусть споет.

Только Инчунь хотела послать за певицей Сючунь, как к ним вошел Чуньхун и встал погреться у жаровни.

– А ты что ж, арестантская твоя душа, матушек не сопровождал? – спросила его Чуньмэй.

– Батюшка Ван Цзина послал, – отвечал Чуньхун. – Меня за домом оставил присматривать.

– Замерз, должно быть, разбойник, а? Погреться пришел? – спрашивала Чуньмэй и крикнула Инчунь. – Налей-ка ему чарку. А ты пей и ступай Шэнь Вторую позови. Скажи, что я велела ей прийти бабушке спеть.

Чуньхун осушил чарку и поторопился в дальние покои.

Тем временем жена У Старшего, монахини и Юйсяо, а за компанию с ними и певица Шэнь пили заваренный с тмином и кунжутом чай. Чуньхун отдернул дверную занавеску и, войдя к ним в комнату, позвал певицу.

– Поди-ка сюда, – сказал он. – Тебя тетушка Старшая петь зовет.