Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в Успенский собор, Бенкендорф почувствовал ком в горле. Он был здесь на коронации Александра Павловича, в памяти осталась картина, блиставшая золотом и бриллиантами, звуки торжественного хора, запах благовоний… Теперь она растаяла перед его мысленным взором, как марево. Престол был опрокинут, образа расколоты и перепачканы, украшения с гробниц сорваны, а сами гробницы – наполнены нечистотами, изуродованные мощи святых валялись на полу, залитом вином, вместо большого паникадила свисали весы, от смрада разложившихся конских трупов было невозможно дышать. В Архангельском соборе было не лучше: в алтаре устроили кухню, престолы служили обеденными столами, а иконы кололи на дрова; тут тоже валялись как попало выброшенные из ковчегов святые мощи, антиминсы, плащаницы, ризы… Народ не должен этого видеть! Бенкендорф и Волконский опечатали двери соборов и приставили сильные караулы ко всем входам в Кремль.
Им казалось, что они спят наяву, попав в какой-то жуткий кошмар, и никак не проснутся. Москву было не узнать, отличить одну улицу от другой удавалось лишь по почерневшим от дыма, разграбленным церквям, дома же обратились в развалины; прокладывать себе дорогу приходилось через трупы людей и животных. В целости остались только Мясницкая, Лубянка, Покровка, часть Тверской и еще пара-другая улиц; перед уходом французы подожгли склады, казармы и присутственные места; вместо того чтобы тушить огонь, толпы крестьян грабили магазины с солью и винные погреба, растаскивали медную монету из казначейства, отбиваясь от казаков оружием, отнятым у французов. В большом здании Воспитательного дома к русским офицерам бросились бледные, истощенные дети и женщины, прося у них хлеба. Во дворах и коридорах лежали покойники, которых было некому хоронить; в классах и дортуарах, переделанных под больничные палаты, стоял едкий, отвратительный запах испражнений: французские раненые страдали поносом; генерал Тутолмин распорядился держать настежь окна и двери, и многие больные замерзли. Все большие здания были переполнены русскими ранеными – живыми скелетами с почерневшими, гниющими ранами, призывавшими смерть, которая уже упокоила их товарищей. Пленных, захваченных при занятии Москвы, перекололи испанцы и португальцы, приставленные французами их охранять… Повсюду дымный смрадный воздух был напитан кровью, тленом, страданием и болью, проникавшими сквозь кожу до самого сердца; хотелось закрыть глаза, заткнуть себе нос и уши и бежать отсюда, не разбирая дороги… Но бежать было нельзя. Требовалось взять себя в руки и приниматься за дело.
10
Ночь темная, это хорошо. Ветер шумит в кронах деревьев, заглушая скрип оконной рамы. Вылезти через окно в сад – пара пустяков; сторожевых собак доктор Дюбюиссон не держит; шагов не слышно, вот только забор, оказывается, высоковат. Пятьдесят восемь лет – не шутка…
– Давайте колено, я вас подсажу, – послышался сзади громкий шепот.
Клод-Франсуа де Мале вздрогнул от неожиданности, хотя и знал, что Лафон тоже должен прийти сюда. Ухватился за край забора, закинул ногу, перевалился на ту сторону, спрыгнул на мостовую, подождал, пока над забором появится голова Лафона, а за ней и всё остальное. Мнимый аббат ловко ориентировался в грязных переулках и тупичках Сент-Антуанского предместья. Еще не пробило полночь, а они уже стучались в ворота, за которыми оказался просторный двор и несколько ветхих домишек.
Их ждали. В бедно убранной комнатке, больше напоминавшей келью, Мале надел свой генеральский мундир, сохраненный Денизой (он пришелся впору, несмотря на пулярок и паштет из гусиной печенки, которыми доктор Дюбюиссон потчевал политических заключенных), Огюст Рато нарядился его адъютантом-капитаном (хотя он всего лишь капрал Национальной гвардии), Андре Бутрё повязал через плечо трехцветный шарф, как у комиссара полиции. Лафон вручил генералу состряпанный им сенатусконсульт. Во дворе стояли три оседланные лошади, кобура с пистолетами приторочена к седлу. Ну, пора! Хозяин дома, испанский аббат, благословил их на дальний путь. Старик был уверен, что они отправляются в Валансе – похищать Фердинанда VII, законного испанского короля, которого Наполеон держит там под стражей. Что ж, их настоящий план гораздо лучше, только аббату пока этого не понять.
Прежде чем спасать ужаленных, надо вырвать жало у змеи, не позволив ей натворить новых бед. Четыре с половиной года назад Мале это не удалось – игра случая, стечение обстоятельств, но на сей раз всё продумано до мелочей. Они доведут свой план до конца.
Мале раскусил сущность Бонапарта, как только тот провозгласил себя Первым консулом. Этот человек растопчет Республику, защитником которой он себя называл, и восстановит прежний режим, только под другим именем. Точно и не было Революции! Так и случилось… В свое время отец-аристократ лишил Клода-Франсуа наследства за республиканские идеи; через пятнадцать лет Евгений де Богарне, вице-король Италии, изгнал оттуда генерала Мале за республиканскую пропаганду. Мале голосовал против пожизненного консульства и подал в отставку, когда Наполеон объявил себя императором, – и что это изменило? Разве можно бороться законными путями с человеком, попирающим закон? Наполеон сам возвел себя на престол; чтобы власть оказалась в честных руках, эти руки должны прежде сбросить с престола недостойного, даже если им придется немного замараться. Народу же всё равно, кому повиноваться. Он носил на руках короля, которого затем отправил на гильотину; сегодня он кричит: «Да здравствует император!», а завтра будет прославлять другое имя.
В марте 1808 года, когда Наполеон собирался в Испанию, чтобы посадить на трон Бурбонов своего брата, Мале установил пушки близ винной лавки у ворот Шайо и стал поджидать проезда императора. В Париже готовились расклеить двенадцать тысяч плакатов с объявлением о том, что Сенат низложил Наполеона и создал новое правительство во главе с генералами Мале и Моро. (За Моро, правда, пришлось бы посылать в Америку, куда он скрылся после неудачного заговора Пишегрю и Кадудаля.) И что же? Бонапарт поехал другой дорогой и благополучно прибыл в Байонну, он так и не узнал, что на него готовилось покушение: хотя среди заговорщиков нашелся предатель и пятьдесят пять человек арестовали, министр полиции Фуше не счел нужным сообщить императору о таких пустяках. «Дело Мале» сочли плодом фантазии префекта парижской полиции, мечтавшего раскрыть крупный заговор.
Оказавшись в тюрьме Лафорс, Мале тотчас затеял новый план свержения Наполеона, пока тот был в Австрии; на него донес тюремный стукач. Непоколебимого республиканца перевели в тюрьму Святой Пелагии – жуткое место. К счастью, Мале вскоре удалось добиться своего помещения в лечебницу доктора Дюбюиссона у Тронной заставы. В этом заведении мирно сосуществовали республиканцы и
