Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева

Уже в сумерках соединились близ Аристово с отрядом Дорохова и стали составлять диспозицию. У деревни Котовой – неприятельский бивак на четыре тысячи человек, главный лагерь – в лесу у села Фоминского, но сколько там французов, неизвестно; у моста через Нару стоит батарея. Решили на рассвете захватить бивак, а там уж ударить на Фоминское. Кавалерия и казаки расположились впереди, пехота сзади; всем запретили разводить костры, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

Ермолов поспал не больше двух часов в нетопленой избе, которую они занимали вдвоем с Дохтуровым. Полночь давно миновала, приближался час, назначенный для атаки; скоро надо будет будить и строить войска… Топот копыт по чавкающей грязи, оклик часового: «Стой! Кто идет? – Наши!» Пятеро всадников подъехали ближе, передний доложил, не салютуя:

– Майор Сеславин! Имею сообщить важные сведения вашему превосходительству.

Ранение при Бородино доставило Сеславину редкую привилегию – не подносить правую руку к козырьку, поскольку он не мог поднять ее без боли. Но больше никаких поблажек он себе не давал.

На столе тускло мерцала лампа; майор рассказывал о том, что ему удалось узнать. Отправившись на разведку к Фоминскому, он оставил свой отряд в лесной лощине, а сам влез на дерево у Новой Калужской дороги. По дороге сплошным потоком двигались французские колонны; более того: почти под самым деревом, в кроне которого прятался Сеславин, проехала карета, в которой сидел Наполеон! За каретой следовала его огромная свита, потом гвардия… Дохтуров недоверчиво хмыкнул. Сеславин вскочил с лавки:

– Прикажите надеть на меня белую рубашку[29], ежели считаете, что я фальшиво донес! А впрочем, вот вам доказательство!

Он выбежал из избы, оставив двух генералов в недоумении, но тотчас вернулся, толкая перед собой фигуру в гвардейской медвежьей шапке. Пленный французский унтер подтвердил, что армия уже четыре дня как оставила Москву, корпус маршала Мортье, взорвав Кремль, присоединился к главным силам. Тяжелая артиллерия, безлошадная кавалерия и лишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием польского корпуса князя Понятовского. Император завтра будет в Боровске, направляясь в Малоярославец.

Писать донесение было некогда; Дохтуров вызвал к себе дежурного штаб-офицера, велел ему затвердить только что услышанное и передать фельдмаршалу на словах. Атака на Фоминское отменяется; отряд на рассвете выступит обратно, захватит оставленную батарейную артиллерию и с нею поспешит к Малоярославцу, отправив кавалерию разведать окрестности Боровска. Светлейший всё еще в Тарутине и не подозревает, что Наполеон ушел из Москвы…

Сеславин спал, прислонившись спиной к бревенчатой стене.

– Вы бы прилегли, Александр Никитич, – негромко сказал ему Ермолов. – Отдохните до рассвета.

– А? Что? – вскинулся майор. – Да, пора: поеду.

…Туман окутал лес, разлился над дорогой, поднялся к небу, заслоняя солнце, которому никак не удавалось просверлить в нём дырочку ослабшими холодными лучами. Лишь поздним утром из белого марева начали проступать желтолистые березки, кусты и рыжая дорога в рытвинах, по которой шла неприятельская пехота. Все окрестности Боровска были заняты войсками и артиллерией; казаки сбили несколько конных пикетов вдоль речки Протвы, однако к французам тотчас вышло подкрепление из лесу, и генералу Меллеру-Закомельскому против воли пришлось послать туда часть кавалерийского отряда и половину артиллерийской роты. У почтового тракта расположился биваком корпус маршала Даву. Ермолов послал горстку казаков к Малоярославцу узнать, что там творится. Они вернулись только за полночь: жители сами разобрали мост через речку Лужу; казачьему разъезду, высланному атаманом Платовым, противостоят три батальона неприятельской пехоты; в городе царит смятение, обыватели собирают пожитки и уходят в леса. Поднятый по тревоге, корпус двинулся вперед.

…Заслышав отдаленный гул канонады, Наполеон сел в седло и поскакал к Малоярославцу. Очень скоро он встретил офицера от Евгения де Богарне: русские атаковали город на рассвете, их вдвое больше, французы вытеснены на окраины, мост обстреливается артиллерией, дело серьезное. Ординарец императора отправился к вице-королю с приказом удерживать город, подкрепление уже в пути; корпус Даву, шагавший по Боровской дороге, прибавил ходу. Экипажи и штаб остались в Городне; у подножия Буниной горы спешно устраивали сильные батареи; поднявшись на вершину, Наполеон следил за сражением в подзорную трубу.

На опоры моста через Лужу набросали новые кладки и по ним перетащили два орудия, заставившие русских попятиться. В образовавшуюся брешь хлынули войска Эжена, затапливая улицы города до противоположной его черты. Трещали барабаны, грохотали пушки, лаяли ружейные залпы – и вдруг этот поток остановился, упершись в стену из артиллерийского огня… Вон батарейные орудия русских. Что это – кладбище? Они стреляют оттуда. Но не только. Кто-то засел на колокольне и направляет огонь. У русских перевес в артиллерии… Что? Они пошли в атаку. С развевающимися знаменами, под барабанный бой, но без единого выстрела и без криков «ура». Уже сошлись… Французы бегут к реке… Русские их преследуют… Нет! Остановились! Французы стреляют из монастыря! Какая светлая голова догадалась его занять? Великолепное укрытие!

…Малоярославец горел; кашляя от гари, со слезящимися от дыма глазами солдаты дрались на узких улицах под падающими со всех сторон головешками. Русская пехота отступала, отстреливаясь; французы выходили из города и строились в колонны.

У Калужской заставы устраивалась батарея конной артиллерии из 12-й роты. «С передков долой, передки отъезжай!» – скомандовал молодой поручик. В тот же момент раздался ружейный залп, заржали раненые лошади, одна упала, спутав постромки, ездовые с криками валились на землю… Приказав заряжать картечью, поручик бросился к лошадям; едва он привел их в порядок, как французы двинулись в атаку. «Пали!» – крикнул поручик, проверив прицел. У крепкого детины-новобранца дрожали руки, он никак не мог попасть фитилем в затравку; командир вырвал у него пальник и приложил фитиль сам. Французы были уже близко; выстрел уложил сразу целый ряд, потом грянул второй, третий, четвертый… «Славно! Так их! Еще задай! – кричали из-за спин артиллеристов подошедшие батальоны. – Ай да молодцы!» Эти возгласы придавали куражу, теперь поручик говорил своим людям: «Не торопись! Не суетись!» – изредка проверяя прицел. Французы подались назад, побежали, прыгая через заборы и плетни, засели в садах и стреляли оттуда.

Картечь не остановила свежих французских колонн, ворвавшихся на Соборную площадь. Дорохов выхватил шпагу и бросился вперед; пуля раздробила ему ногу; генерала вынесли на шинели отступавшие солдаты. Ермолов уже строил в колонны Софийский полк, приказав и ему, как прежде того Либавскому, ружей не заряжать и «ура» не кричать. Полк молча двинулся на смерть, тесня ее своими штыками. Упал русский майор, ходивший пить чай к штабс-капитану; следом повалился майор-лифляндец – впившись в бок, пуля застряла у него в хребте. Две силы схлестнулись между собой, два безумия уперлись лбами. То